Чёрные узы и Белая ложь (ЛП) - Синглтон Кэт

Мой взгляд скользит по его губам. Они такие идеальные, я хочу знать, какие они на вкус. Является ли его поцелуй таким же требовательным, как и его личность, или он мягче, когда его губы прижимаются к чужим?

— Осторожнее, Фиалка, — предупреждает он. Его рука движется от моей поясницы, обхватывая мой бицепс. Его хватка крепка, кончики пальцев впиваются в мою нежную кожу. Он как бы пытается сдержать себя. Я могла бы обмануть себя, думая, что он тоже свернутая резинка, которая вот-вот лопнет.

Мой язык высовывается, чтобы облизать губы. Внезапно они кажутся сухими под его пристальным взглядом. — Как осторожно? — Он использовал неправильное имя, но это не имеет значения. Из его уст это звучит феноменально. Даже если он ошибся в моем имени, нет никакой неверной интерпретации того, кого он хочет в данный момент. Я чувствую, как он напрягается подо мной. Понятно, чего он хочет. Меня.

Я не осознаю, что делаю это, пока он не цепляется за мои бедра, заставляя их прекратить раскачивание, которое я начала. — Потому что я далеко не настолько хороший мужчина, чтобы отказать девушке моего младшего брата, когда ее бедра вот так двигаются против меня.

Стон, сорвавшийся с моих губ, застал нас обоих врасплох.

Нет, Марго. Нет.

Срываюсь с его колен и с раздраженным вздохом падаю на полотенце.

Что, черт возьми, только что произошло?

Моя грудь вздымается, похоть течет по моим венам. Мое тело протестует против разрыва связи с Беком, а голова ругает меня за то, что я позволила этому случиться.

Что означали его слова?

Я закрываю глаза руками, издавая стон. Я не знаю, сколько времени проходит, пока я лежу, удивляясь, почему я не чувствую такого сожаления, как должна. Вместо того, чтобы испытывать угрызения совести из-за желания поцеловать брата Картера, я чувствую раздражение из-за того, что остановилась.

Только звук того, как Бек прочистил горло, мог вывести меня из внутреннего конфликта.

— Твое внимание к деталям на высшем уровне, Фиалка.

Мои глаза расширяются, когда я быстро встаю с полотенца. — Нет, — умоляю я, только сейчас вспомнив, что заставило меня сесть верхом на колени Бека.

Мой скетчбук.

Слишком поздно. Я замечаю Бека, уставившегося на рисунок, который я нарисовала в первый день его приезда.

Этот гораздо более невинен, чем тот, которого он найдет следующим.

Я не чувствовала себя такой уж странной, когда рисовалс его, сидя в уголке для завтрака в доме Синклеров. Картер ушел на полпути, как только я начала, сказав, что ему нужно бежать в город. Я не задумывалась слишком глубоко о том, почему он оставил меня одну, когда он умолял меня навестить его с самого начала. Это не имело значения. Мой мозг сосредоточился на Беке, который сидел за стойкой со своим ноутбуком, прижав телефон к уху, и обсуждал дела с кем-то на другой линии.

Было так много вещей, на которых я могла сосредоточиться, пока он сидел за стойкой, но я не могла оторвать взгляда от его рук. Он определил вены на верхней части их. Те, которые рябили с каждым его движением.

Я сказал себе, что это совершенно невинно, когда начала рисовать того, чьи пальцы обхватили ручку кофейной кружки. Руки есть руки. Я не задавалась вопросом, на что похожи эти сильные пальцы на моих интимных частях. Или каково было бы, если бы его пальцы обхватили мое горло так же, как кружку.

Я не думала ни о чем из этого. Или, может быть и думала. В любом случае, я потратила час, рисуя дурацкую рожу «Привет из Хэмптона».

— Это моя любимая кружка, — шутит он, прикалывая меня знойной ухмылкой.

— Странное совпадение, я видела кого-то еще с точно таким же, — вру я.

Он смотрит на меня понимающим взглядом. Он знает, что я лгу сквозь зубы. Но он позволяет мне лгать. По крайней мере, на данный момент. Когда он перевернет страницу, больше не будет притворяться.

Он оттягивает неизбежное, позволяя мне задержаться в предвкушении того, что он найдет более интимный набросок, который я нарисовала. Я жду, затаив дыхание, пока он, наконец, не перевернет страницу, его губы нахмурятся, когда он увидит фотографию, которую я нарисовала.

Он лежал у бассейна, впервые за эти выходные не работая. Твердые плоскости мускулов застали меня врасплох, когда он ушел днем. Его плавки сидели на нем идеально, демонстрируя идеальную задницу. Я никогда в жизни не была так благодарна за пару огромных солнцезащитных очков. Они позволили мне проверить его так, чтобы никто не видел.

Возможно, это была бейсбольная кепка, накинутая назад на его светлые волосы, которая выбила меня из колеи.

Я никогда не хотела рисовать человека больше, чем в тот момент.

Дело в том, что я не хотела создавать для него какой-то другой сценарий, чтобы я могла его нарисовать. Я хотела нарисовать его именно таким, каким он был, небрежно отдыхающим у бассейна. Момент и так был идеальным. Он был достаточно совершенен. Мне не пришлось придумывать ему какую-то альтернативную жизнь, потому что я не могла представить его иначе, чем таким, каким он был в тот момент.

Это все еще начиналось довольно невинно, когда у меня было время нарисовать его. Я началв с пряди волос, которая выглядывала из-под его кепки. На его глазах были солнцезащитные очки путника, которые я нарисовала. Я не торопилась, делая наброски его жесткой челюсти, его идеально прямого носа и изгиба четко выраженного кадыка.

Потом все стало немного… не невинно.

Я смотрела на его четко очерченные грудные мышцы, гадая, какие они будут на ощупь. Я заканчивала наклоны и плоскости его пресса, когда сегодня вечером Бек наткнулся на меня.

Он застает меня врасплох, положив альбом обратно мне на колени. Я ожидала, что он проведет больше времени, глядя на картину, которую я нарисовала, или, по крайней мере, что он набросится на меня по этому поводу. Он не делает ни того, ни другого.

Я не могу пошевелиться, пока он смотрит на меня. Интересно, как часто он использует такой же взгляд в зале заседаний. Это командует. Одним взглядом он может прижать вас к месту.

Его пальцы находят воротник рубашки. Одним плавным движением он стягивает рубашку. Он комкает ткань и бросает ее рядом с собой.

— Что ты делаешь? — шепчу я. Мой голос выдает меня. Я не могу больше ничего сказать, слишком поглощенная взглядом на кожу, которую он только что обнажил передо мной.

Он откидывается назад, опираясь на локти. Я всего несколько секунд смотрю ему в глаза, пока не могу не смотреть на его идеально вылепленные мускулы.

— Бек? — Мой голос звучит как писк. Я ненавижу, что он не многословен. Мне остается только гадать, о чем он думает. Я хотела, чтобы он говорил все, что у него на уме, чтобы мне не пришлось заполнять пробелы.

— Заканчивай, — отрезает он.

Я отвожу взгляд от прядей волос над поясом его шорт. — Что?

Он рычит, его глаза направляются к фотографии у меня на коленях. — Тебе не нужно изучать меня издалека. Я здесь, Фиалка. Закончи это для меня.

Я здесь, Фиалка. Слова никогда не были так горячи, и он даже не назвал мое имя правильно.

Я прикусываю язык, не желая поправлять его. Я не знаю, откуда у него сложилось впечатление, что это было мое имя, но я не ненавижу это из его уст. Если сказать ему, что он выбрал не того человека, это разрушит все, что сейчас между нами происходит. Последнее, что я хочу сделать, это сломать то, что происходит между нами, как бы неправильно это ни было.

Он переворачивается на полотенце. Странно чувствовать, что ему позволяют свободно смотреть на то, как его мускулы напрягаются при каждом движении.

Я неуверенно смотрю на него. Это кажется куда менее невинным, чем сегодня, когда он лежал передо мной, добровольный участник. — Я… — я не знаю, что сказать. Это было последнее, чего я ожидала.

Уверенное выражение его лица заставило меня взяться за карандаш. Он кажется таким уверенным, будто благодаря его твердой решимости у меня нет выбора, кроме как делать то, что он хочет.

Это должно быть странно. Он должен чувствовать себя не в своей тарелке. Ни то, ни другое не так, как это чувствуется. Это захватывающе. Это правильно. Как будто мне больше нечего делать под луной, кроме как зарисовывать каждый идеальный дюйм Бекхэма Синклера.