Николас Спаркс - Лучшее во мне
— Вовсе нет, — сказал Доусон. — Ты просто откровенна.
— Это еще не все, — перебила его Аманда. — Я хочу, чтобы ты понял меня до конца. Я действительно его люблю и дорожу нашей семьей. Фрэнк в детях души не чает. Они центр его вселенной. Именно поэтому на нас так тяжело отразилась потеря Беи. Ты и представить себе не можешь, каково это — видеть, как угасает твой ребенок, и быть не в состоянии помочь.
Ты переживаешь полную гамму эмоций: и гнев на Бога, и предательство, и поражение, и абсолютное опустошение. Однако я смогла пережить все это. Фрэнк не смог. Наверное, потому что в основе его бездонного отчаяния лежало нечто другое, и все вместе высасывало из него жизненные силы. Вместо радости, которой была для нас Бея, образуется зияющая пустота. Мы в шутку говорили, что она уже из утробы появилась с улыбкой. Даже в младенчестве она почти не плакала. Она постоянно смеялась. Все новое становилось для нее волнующим открытием. Джаред и Линн соперничали за ее внимание. Можешь себе представить?
Аманда умолкла, а когда вновь заговорила, никак не могла справиться с волнением.
— А потом у нее начались головные боли. Ковыляя по дому, она начала натыкаться на все подряд. Бесчисленные специалисты, у которых мы консультировались, оказались бессильны.
— Аманда сглотнула комок в горле. — Потом… ее состояние стало катастрофически ухудшаться, хотя она не переставала радоваться жизни. И даже перед смертью, когда она уже едва могла сидеть без посторонней помощи, она продолжала смеяться. Всякий раз, когда я слышала этот смех, я чувствовала, как в моем сердце увеличивается рана. — Умолкнув, Аманда, с отсутствующим видом уставилась в темное окно. Доусон ждал.
— В конце я часами лежала с ней в постели, просто обнимая ее, пока она спала. А когда она просыпалась, мы лежали лицом друг к другу. Я не могла отвернуться, потому что хотела запомнить ее получше — ее нос, подбородок, ее крошечные локоны. А когда она наконец снова засыпала, я прижимала ее к себе и плакала от несправедливости происходящего.
Аманда заморгала, по-видимому, даже не замечая струившихся по ее щекам слез, не делая даже попытки смахнуть их с лица. Доусон тоже не шелохнулся. Он сидел совершенно неподвижно, ловя каждое ее слово.
— С ее смертью во мне тоже что-то умерло. И мы с Фрэнком после этого долго не могли смотреть друг на друга. Не потому, что злили друг друга, а потому что было больно. Я видела во Фрэнке Бею, а Фрэнк видел ее во мне, и это оказалось… невыносимо. Мы держались с трудом, хотя Джаред и Линн тогда нуждались в нас больше, чем когда бы то ни было. Я стала по вечерам выпивать два-три бокала вина, пытаясь забыться, а Фрэнк пил еще больше.
Наконец я поняла, что это не помогает, и остановилась. Фрэнку это сделать оказалось сложнее. — Аманда прервалась, потерла переносицу: эти воспоминания вызвали знакомую головную боль. — Он не смог остановиться. Я решила, что рождение еще одного ребенка сможет его излечить, но и это не помогло. Он алкоголик, и последние десять лет проживает свою жизнь лишь наполовину. А я уже дошла до той точки, когда не знаю, как ему помочь.
Доусон сглотнул.
— У меня нет слов.
— У меня тоже. Я постоянно повторяю себе, что, если бы не смерть Беи, ничего подобного с Фрэнком бы не случилось. Но потом начинаю сомневаться: а нет ли и моей вины в его падении? Ведь я причиняла ему боль, обделяя своей любовью. И это началось уже давно, еще до рождения Беи.
— В этом нет твоей вины, — сказал Доусон как-то не очень уверенно. Аманда отрицательно покачала головой.
— Ты очень добр ко мне, хотя формально ты прав. Но он ведь пьет, оттого что хочет забыться, убежать от чего-то, скорее всего от меня. Он знает, что я раздражена и недовольна, и, как бы он ни старался стереть прошедшие десять лет, полные боли и страданий, это невозможно. А кому захочется с этим жить? Особенно если это связано с любимым человеком? Если ты хочешь лишь одного — чтобы человек, которого ты любишь, так же любил тебя.
— Не надо, — сказал Доусон, перехватывая и удерживая ее взгляд. — Нельзя брать на себя вину за его проблемы.
— Это слова человека, который никогда не был женат. — Аманда криво улыбнулась. — Скажу одно, что чем дольше я живу в браке, тем яснее понимаю, что в жизни нет ничего однозначного, не бывает только черного или только белого. Я не говорю, что наши семейные проблемы исключительно моя вина. Ведь существует масса промежуточных оттенков. Никто не совершенен.
— Твои слова мне напомнили сеанс у психотерапевта.
— Возможно. Через несколько месяцев после смерти Беи я дважды в неделю стала ходить к психотерапевту. Не знаю, как бы я без него выжила. Джаред и Линн тоже к нему ходили, правда, не так долго. У детей, наверное, воля к жизни сильнее.
— Тебе виднее.
В растерянности Аманда уперлась подбородком в колени.
— Я никогда не рассказывала Фрэнку о нас.
— Вот как?
— Он знал, конечно, что у меня в школе был парень, но не предполагал, насколько у нас все было серьезно. И родители хотели, чтобы ничто не выплыло наружу. Они считали эту историю семейной тайной. Когда я сообщила матери, что помолвлена, она вздохнула с облегчением. Правда, не от радости. Моя мать вообще ничему не радуется — как видно, считает это ниже своего достоинства. Но если тебе от этого станет легче, скажу, что имя Фрэнка мне приходилось ей напоминать. Дважды. Тогда как твое имя…
Рассмеявшись, Доусон вдруг резко умолк. Аманда сделала глоток вина, которое горячей волной побежало по ее горлу.
— Сколько же произошло всякого с тех пор, как мы с тобой виделись последний раз, — тихо проговорила она, почти не замечая чуть слышную музыку.
— Произошла жизнь.
— Больше, чем просто жизнь.
— Что ты имеешь в виду?
— Все это. Поездку сюда, встречу с тобой. Было время, когда я верила, что все мои желания могут исполниться. Давно я такого не чувствовала. — Аманда повернулась к Доусону. Их лица разделяли какие-то несколько дюймов. — Как ты думаешь, у нас бы все сложилось, если бы мы уехали и стали жить вместе?
— Сложно сказать.
— Ну а если предположить?
— Думаю, сложилось бы.
Аманда кивнула, ощутив, как что-то надломилось у нее внутри после его слов.
— Мне тоже так кажется.
Порывы шквалистого ветра на улице волнами гнали дождь, который стучал в окно, словно кто-то бросал в него пригоршнями гальку. Тихо играло радио — музыка другой эпохи, сливавшаяся с размеренным ритмом дождя. Тепло комнаты окутывало словно кокон, и Аманда почти поверила, что за ее пределами ничего нет.
— Ты был таким стеснительным, — пробормотала она. — Когда мы в школе попали в одну пару, ты рот боялся раскрыть. Я все намекала, ждала, когда же ты меня куда-нибудь пригласишь, гадала, произойдет ли это когда-нибудь вообще.
