Татьяна Алюшина - Дом, где исполняются мечты
И дала Марине намекающую отмашку рукой — идите, мол, звоните, слышали, что я приказала. Повинуясь, Марина достала сотовый, кивнула извинительно и вышла в коридор.
— Фенечка! — зашептала Машка, как только за матерью закрылась дверь. — Не отдавай меня! Я не хочу уезжать!
Выражение лица Анфисы Потаповны изменилось, посуровев. Она распрямила плечи, и без того прямые в безупречной осанке, и посмотрела тяжелым взглядом на девочку.
— Кажется, ты собираешься стать матерью? — строго, но негромко спросила бабушка, и от этой негромкости становилось страшновато. — Так вот посмотри, что приходится выносить и терпеть матерям! Ты думаешь, твоей маме доставляет удовольствие выслушивать, как ты оскорбляешь и поносишь ее? Как, не стесняясь окружающих, унижаешь ее, выставляя в неблаговидном свете? И ради этого удовольствия, рискуя подвергнуться очередным унижениям, она примчалась сюда? Поставь себя на ее место! Ты думаешь, что, когда твоему ребенку будет пятнадцать лет, он не скажет тебе: «Ты отстой и не догоняешь жизни»? Ошибаешься! Тебе сторицей вернется все, что ты вытворяешь сейчас с матерью. У тебя прекрасная мать, которая все силы свои, жизнь тебе отдавала, которая любит тебя и страшно беспокоится о тебе. А ты отвечаешь ей грязным хамством! Ты даже не пытаешься с ней договориться, услышать ее по-настоящему. Если ты считаешь себя взрослой и умной, постарайся без истерик и конфронтации, спокойно объяснить свою позицию.
— Фенечка, тетя Инга! — запричитала Маш ка ребенком перепуганным. — Я же ничего такого не хотела и не имела в виду! Я не собиралась ее унижать и как-то там выставлять в свете!
— Да? — звенела металлом голоса Фенечка. — А нам откуда это известно? Со стороны все вы глядит как унижение и оскорбление матери!
Девчонка расплакалась, не замечая слез, переведя вопрошающе-испуганный взгляд с Фенечки на Ингу.
— Я бы тоже рванула, будь я на ее месте, — ответила Инга на немой Машкин вопрос и просьбу о поддержке. — Если б Федька взбрыкнул и убежал из дома, то все аргументы и уговоры папаши отставного, что пусть поживет у незнакомых мне людей, подумает о жизни, меня бы не только не остановили, а были бы глубоко до лампочки. Это мой ребенок, я несу за него полную ответственность, я его люблю и переживаю за него ужасно. Разумеется, я бы поехала за ним и постаралась бы его увезти. Маш, это и называется материнство. Огромная радость, счастье и такое же огромное беспокойство и вечный страх за своего ребенка. Потому подумай хорошенько, готова ли ты к этому. Вот твоя мама уверена, что нет, и, думаю, у нее есть веские основания так считать.
— Спасибо вам, — поблагодарила сдержанно Марина у Инги за спиной.
Черт! Меньше всего Инге хотелось выступать адвокатом госпожи Стрельцовой! Вот же досада!
И, конечно, она истолкует слова Инги в удобном для себя ключе, в виде еще одного весомого аргумента против родов.
Инга преследовала совсем иную цель, разродясь монологом за права матерей: призвать Машку к тому, что пора задуматься над своими поступками и словами и уяснить, что отвечает она теперь за двоих, а не только за себя.
Пришлось все испортить — настроение себе, силу назидательности красноречивого менторствания и возникшее расположение Марины.
— Вы неправильно истолковали мои слова, — пояснила она госпоже Стрельцовой. — Я хотела напомнить Марии, что она теперь отвечает не только за себя и что эта ответственность на всю жизнь. Но я против того, чтобы девочка делала аборт.
— Я думаю, мы сами это решим! — похолодела Марина.
— Непременно, — согласилась Инга, — но вы должны знать наше мнение. Я, Анфиса Потаповна и Федор считаем, что Марии нельзя делать аборт.
— В таком случае я попрошу вас держать свое мнение при себе и не навязывать его Марии, — сурово произнесла мадам и совсем уж официально объявила: — Мы договорились с Игнатом Дмитриевичем, что позволим остаться Маше до приезда Дмитрия Николаевича. Но я бы настоятельно попросила вас воздержаться от обсуждения ее беременности и не настраивать мою дочь принимать какое-либо решение.
Очень хотелось послать ее далеко и конкретно! Так послать, чтобы уже заткнулась и выметалась со всей своей глянцевой красотой и дребезжащим голосом, однако пришлось ограничиться кивком согласия.
Инге эта Марина порядком надоела. Утомила своей бликующей неотразимостью, присутствием, втягиванием в семейные разборки и демонстрацией непростого характера. Ехала бы ты в Питер, дорогая!
Бе-бе-бе! Инга предпочла удалиться под лучшим в мире предлогом:
— Простите, мне надо работать.
И вышла из кухни, чтоб не наговорить чего лишнего.
Но послать очень хотелось!
Стрельцов, разговаривая с Мариной по телефону, как мог сдерживался.
— Ты сама-то понимаешь, как это выглядит? — рокотал он.
— Я мать! — в любимой позе обвинения ответствовала бывшая жена.
— Ты мать. Ты съездила, удостоверилась, что с Машкой все в порядке, она здорова и благополучна. Теперь оставь ее, пусть перебесится вдали от тебя.
— Она должна уехать со мной! Погостила, и хватит!
— По-моему, мы обо всем договорились? — понемногу зверея, заводился Стрельцов. — Если ты передумала, то должна была сначала поговорить со мной!
— Я ничего тебе не должна!
Господи, как же она его достала! До не знаю чего!
— В таком случае я тоже тебе ничего не должен! Предпочтешь решать эти вопросы через суд? Чтобы Машка там официально заявила, что хочет жить со мной?
— Ты что, с ума сошел? — обалдела бывшая жена.
— А по-другому ты как-то не понимаешь! — гремел Стрельцов, раздосадованный донельзя. — Ты же специально уверила меня, что согласна с Машкиным переездом и чтобы она в Москве побыла, тогда уже задумав забрать ее оттуда! По-твоему, это похоже на то, что нам удалось договориться?
— Какой суд, Стрельцов! — возмутилась Марина.
— Российской Федерации по семейным делам, — «разъяснил» Игнат. — Доверять тебе я теперь не могу, потому не вижу иного исхода.
— Но это невозможно! — возродилась новой порцией предъяв она. — Я не допущу никакого суда! Да ты что?
— А ты уверена, что меня должно волновать твое мнение? Мое, как выяснилось, тебя не интересует. Поэтому спрашивать тебя я не намерен, мои юристы подадут иск в ближайшее время.
— Идиотизм какой-то! Ты не можешь говорить это всерьез! — струхнула она.
— Марин, — устало отозвался Стрельцов, — меня достали твои наезды и необоснованные обвинения непонятно в чем. Я предупреждал: еще раз обратишься ко мне в подобном тоне, я прекращаю общение с тобой. Делай что хочешь, можешь забирать Машку, можешь истерить, мне уже безразлично. Я подаю в суд и надеюсь больше с тобой ничего не обсуждать напрямую. Давно надо было это сделать.
