Эми Сон - Беги, хватай, целуй
Мы вслед за родителями вошли в дом, и едва я успела открыть дверь, как мой дядя Пол заорал:
— Привет, Ариэль, как твоя сексуальная жизнь? Я промчалась мимо него в ванную, чтобы там скрыться, но по пути наткнулась на группу маминых кузин, которые бешено набросились на меня с идиотскими подколами, так что у меня уши свернулись в трубочку.
— Почему ты никогда не присылаешь нам свою газету?
— Я слыхала, ты шокируешь целый город!
— Маленькая Ариэль уже подросла!
И все в том же духе. Я ухмылялась, делая вид, что воспринимаю это с юмором, но на самом деле мне хотелось послать их всех к черту. Мне, по крайней мере, нравится моя работа, и я, во всяком случае, не училка, как все они.
Моя мама была воспитана в духе гуманизма, в светских традициях еврейства, и большинство ее родственников беззаботны, как хиппи. Все мужчины одеваются у Кларка Уоллаби и носят бороды, а женщины щеголяют в свободных платьях, купленных на ярмарках народных промыслов, и навешивают на себя массу дешевой бижутерии. Все мои родственники остры на язычок и, в целом, довольно забавны. Но сегодня мне так не показалось. Я пожалела, что не танцовщица из ночного клуба или не занимаюсь чем-нибудь в этом роде. Тогда никто не проронил бы ни слова, потому что подобная тема для разговора оказалась бы чересчур шокирующей. Но поскольку моя деятельность балансирует на грани респектабельности, родственники посчитали, что имеют полное право потешаться надо мной в свое удовольствие.
В День Благодарения мы провели после обеда семейный матч по футболу, наш «Кубок унитаза», традиционно разыгрывавшийся на ближайшем поле. В нашей семье играют в эту игру с 1945 года. Мы — еврейские Кеннеди. Примерно до конца шестидесятых «Отцы» играли против «Сыновей», но потом, в семидесятые, дочери тоже захотели участвовать, так что теперь «Родители» сражаются на поле против «Детей». Я ненавижу «Кубок унитаза» по двум причинам: 1) я не сильна в футболе и 2) терпеть не могу делать что-то, в чем не сильна. Но, тем не менее, я играю каждый год, потому что я девушка и не хочу поддерживать расхожее представление о том, что девушки ненавидят спорт.
К несчастью, сегодня моя решимость играть обернулась полной неудачей. Наша команда потерпела поражение, причем из-за меня. Случайно я повела мяч не туда, куда надо, и «Родители» добились успеха, забив решающий гол. На обратном пути домой мой кузен Эдди сказал:
— Пожалуй, тебе лучше заниматься сочинительством.
После праздничного ужина (индейка, рулет из мацы, батат) мы собрались в гостиной на импровизированный концерт. Малышка Рева продемонстрировала гимнастические упражнения, Зак исполнил на гитаре «Лайлу», а мой тринадцатилетний кузен Сэм сыграл на скрипке. Когда он закончил, все с восторгом зааплодировали. После того как хлопки стихли, возник один из тех неловких моментов, когда никто не знает, что сказать. В комнате вдруг стало тихо, а потом бабушка предложила:
— Почему бы всем детям по очереди не рассказать нам, чем они занимаются? В наше время так сложно быть в курсе событий.
— По-моему, бабушка, ты не слишком удачно придумала, — заметила я.
Но все старики закричали:
— Давайте, давайте!
Не успела я опомниться, как моя кузина Несса уже вещала, до чего ей нравится ее работа в Министерстве энергетики, а ее сестра Рейчел рассказывала, как она обучает детей из бедных семей в Чикаго. Уставившись на ковер, я с ужасом ожидала своей очереди. После Рейчел шел Эдди, работавший спортивным комментатором в Бергене, а потом настала моя очередь. В комнате стало тихо, и все глупо ухмылялись в предвкушении моего выступления.
— Гм… я временно работаю секретарем, — сказала я. — И еще веду колонку в газете.
— Мы слыхали, она весьма пикантна! — выкрикнула тетя Вивиан, и все тут же разразились хриплым раскатистым хохотом. Взрывы смеха не прекращались целую минуту. Это напоминало коллективный оргазм: они весь день ждали случая хором высмеять меня, и вот такая возможность им наконец представилась. Не смеялись только мои родители. Крепко взявшись за руки, они смотрели по сторонам, одинаково наморщив лбы.
За двадцать лет мои родственники продвинулись от аплодирования моему танцу в голом виде до неприкрытых насмешек над выбранной мной необычной карьерой. Они высмеивали тот самый дух эксгибиционизма, который однажды их очаровал. Я пожалела, что мне не два года от роду.
Все утро пятницы я проверяла автоответчик в надежде, что получу сообщение, которое позволит мне вернуться в Нью-Йорк. И около полудня это, наконец, произошло. Пришло сообщение от Джека Данливи, режиссера радио.
— Твой номер мне дал Билл Тернер, — сказал он. — Я веду на радио «Шоу Нормана Клейна». Хотелось бы узнать, сможешь ли ты сегодня вечером, от одиннадцати до двенадцати, прийти к нам и поучаствовать в передаче. Мы хотим побеседовать о твоей колонке. Еще будет приглашена артистка эстрады Френ Маклейн.
Я никогда не слыхала о Клейне, но Маклейн пользовалась скандальной известностью. Это она в одном из своих шоу вымазала себе быстрорастворимыми хлопьями «Карнейшн» зад вблизи анального отверстия, угодив затем в черный список сенатора-южанина из консерваторов Тайрона Уэлтса.
И вот мне оказали честь, пригласив на шоу вместе с такой одиозной фигурой. К тому же родители никак не могли услышать эту передачу, находясь в Филадельфии. Так что я перезвонила Данливи, сказав, что приду, и отправилась в Нью-Йорк на поезде.
Когда я добралась до радиостудии, передача уже началась. В помещении с наушниками на голове сидели Френ и Норман, седой мужчина лет пятидесяти с небольшим. Рядом со студией находилась операторская, в которой перед пультом управления сидел мужик лет шестидесяти, а тощий тридцатилетний парень отвечал на телефонные звонки.
Мне было слышно через звуковой монитор, как один из звонивших поносит Френ за инцидент с быстрорастворимым завтраком.
— Вы — мерзкая и развратная баба, — говорил он.
— Спасибо, — откликнулась артистка.
Я посмотрела на Френ через стекло и попыталась представить ее себе голой перед многотысячной аудиторией, но так и не смогла. Она больше походила на молодую спортсменку, чем на артистку эстрады.
Настала рекламная пауза, и Норман сделал мне знак войти. Поздоровавшись со мной за руку, он сказал, что большой мой поклонник.
— Чем ты занимаешься? — спросила Френ.
— Я — обозревательница «Сити Уик».
— Никогда не слыхала про такую газету, — сказала она.
— Ее можно взять в зеленых ящиках — тех, что стоят на каждом углу в центре Манхэттена, — объяснила я.
— Я не живу в Нью-Йорке. Мы с мужем переехали в Скарсдейл после рождения второго ребенка.
