Берта Рэк - Звезда балета
Машинально Риппл взяла со стола свои длинные белые перчатки, свою вышитую зеленым бисером сумку. Не видя взглянула на маленькие ручные часы на кожаном ремешке, подарок Виктора, как раз в тот момент, когда полька оборвалась на задорной веселой ноте.
Тихим невыразительным голосом Риппл сказала: – Виктор, я должна уйти. У нас сегодня репетиция в два часа, а до нее нужно примерить костюм. Я опоздаю, если не пойду сейчас же. Мне очень жаль.
Виктор Барр тоже встал. Он был выше всех в ресторане сейчас, когда стоял вот так и смотрел на нее красивыми опечаленными глазами.
– Мы должны еще поговорить с тобой об этом, – сдержанно сказал он. – Когда я могу тебя увидеть?
– Теперь я должна идти.
– Сегодня вечером?
– Нет, сегодня нельзя. Очень жаль, я обещала… то есть Мадам пригласила меня на ужин. Я не могу ей отказать. Завтра?
– Я не смогу увидеться с тобой завтра. В пятницу мне нужно быть в правлении моей фирмы, окончательно сдать дела заместителю. Я устроил все к субботе, Риппл. – Тон его снова изменился. – Подумай, дорогая, лучше было бы обвенчаться в субботу.
– В субботу невозможно, – в отчаянии сказала Риппл. У нее снова появилось ощущение, как будто Виктор заставляет ее идти куда-то, где стены и потолок тотчас же навсегда сомкнутся над ней. – Это невозможно! Если ты еще раз заговоришь о субботе, – тихо и горячо сказала она, – то потеряешь меня навсегда. Я это чувствую!
Он увидел, что она действительно это чувствует.
Неожиданно он уступил. Выражение его лица стало холодным и сдержанным; он не изменил своего решения – самому Виктору Барру это было совершенно ясно. На сей раз он уступит, но только в последний раз. Он тоже предъявит ультиматум. Сегодня он больше ничего не скажет. Пусть она танцует в субботу. Он разрешит ей еще раз быть нимфой в «Греческой вазе», сестрой Русалки. Еще раз, только ради открытия сезона. А затем довольно, Риппл, довольно! Окончательно и бесповоротно. Высокий, прямой и красивый, он проводил Риппл до выхода из ресторана на Пикадилли.
Он усадил ее в такси.
– Я, конечно, буду в театре в субботу вечером. Затем зайду за тобой и провожу домой.
– Отлично, до субботы.
Такси тронулось, Еле заметное, нерешительное движение ее руки в белой перчатке, и Риппл уехала, оставив его с непокрытой головой на тротуаре.
VНа этой дневной репетиции Риппл танцевала с увлечением, отдаваясь танцу душой и телом. Даже постановщик балета «Русалочка», балетмейстер, был ею доволен – даже он, так же непрестанно ругавший всех, как неутомимо поет жаворонок, поднимаясь к небу. Он злобно ворчал, что Риппл, единственная из всех английских и русских балерин, с которыми он работал последние десять лет, действительно подает надежды.
– Но не обольщайтесь чересчур моей похвалой, это слишком сильно сказано, – поспешил он добавить ядовито. – Никогда передо мной не было такой безнадежной задачи, как теперь, когда я пытаюсь поставить этот балет. Это сизифов труд. Балет должен создать эпоху в балетном искусстве, настолько он оригинален и нетрадиционен, настолько полно используются в нем все наши достижения, освещение, костюмы. Мой идеал! Но как добиться желаемого? Я хочу создать спектакль, который бывает раз в сто лет. И это оказывается невозможным. Племя балерин вымерло. Кончено! В моем распоряжении только вы… – он метнул дикий взгляд на Мадам, которая стояла, прислонившись к декорации своим небольшим упругим телом. В тот вечер оно должно было отливать различными цветами, от пенисто-белого до водянисто-зеленого грима русалки. Днем же на ней был самый старый ее джемпер и темно-синяя вязаная юбка. – А кроме того, чем я располагаю? Какой материал для моего шедевра? Живые восковые фигуры из музея мадам Тюссо! Ну а теперь еще раз, еще раз! Вы входите во дворец морского царя. Не забывайте, что он населен грациозными и стремительными русалками, а не мальчишками на ходулях! Внимание! Слушайте!..
Покорно прислушиваясь к приказаниям этого хорошо знакомого голоса, громко разносившегося по всему театру, Риппл испытывала странное ощущение: будто она освободилась из плена и снова слушает пение птиц на свободе, куда ее выпустили, по крайней мере, временно.
ГЛАВА III
ВОПРОС СФИНКСУ
Этот ужин у Мадам имел чрезвычайно важное значение для Риппл, разделив ее жизнь на два периода, и она впоследствии не раз о нем вспоминала.
Сначала молодая балерина была взволнована той честью, которую Мадам оказала ей своим приглашением. Прежние их беседы были всегда очень краткими и происходили в присутствии других лиц: месье Н., или придирчивого балетмейстера, либо других балерин. И Риппл при желании могла бы вспомнить каждый их разговор и каждую реплику Мадам. То были слова дружеского ободрения, указания и приветствия, обращенные к ней и тем, кого Риппл представляла своей руководительнице – родителям и жениху девушки. Риппл всегда оставалась только ученицей, для которой благожелательный взгляд Мадам был уже милостью.
Теперь она находилась в качестве гостьи в небольшом, похожем на игрушечный домик, светлом и убранном с артистическим вкусом доме балерины. Дорогая мебель, парчовые шторы – все здесь было ультрасовременным, и тетушка Бэтлшип нашла бы обстановку дома уродливой и нелепой. Единственной картиной в гостиной была большая гравюра, изображавшая танцовщицу Тальони. Под окнами дома протекала река – мрачная, темная и романтическая.
У дальнего окна гостиной, на диване, среди разноцветных подушек, сидела Мадам. Она была одета в простое темное платье из плотного крепа, украшенное русской вышивкой на груди и по бокам. Ее гладкие светлые волосы были стянуты сзади синей лентой. Все в ней было особенным, оригинальным и в то же время скромным. Эта блондинка с маленьким ненакрашенным лицом познала жизнь и славу, но жизненный опыт оставил на ее лице не больше следа, чем оставляет на лилии упавшая на нее тень облака; которая тут же скользит дальше. Увидев звезду балета в этот вечер, можно было подумать, что она не более знаменита, чем ее юная ученица, и лишь немногим старше Риппл.
Когда девушка застенчиво вошла в комнату, Мадам вскочила с подушек, уронив при этом небольшую книжку.
Риппл подняла ее и передала хозяйке.
– О, это сонеты Шекспира! Вы их тоже читаете?
– Я их люблю, – сказала русская балерина. – А вы?
– Я всегда их любила.
– Почему же вы улыбаетесь?
– Я просто кое-что вспомнила, – слегка покраснев, объяснила Риппл. – Это произошло в то время, когда я была еще совсем девочкой. До встречи с вами. У меня был знакомый мальчик, и я обычно играла с ним. Мы оба увлекались тогда чтением. Я помню, как он сказал мне тогда: «О, Риппл, читала ли ты сонеты Шекспира? Я нахожу их замечательными». Я вдруг вспомнила об этом. Такая глупая мелочь иногда вспоминается…
