Елена Лобанова - Фамильные ценности
– Да ясно откуда! Егоровы ваши на всех мероприятиях со своими пирамидами выступают. А про футбол ты ж сам ему рассказывал, жаловался, что вашу команду засудили… И про парты, что сам директор похвалил!
– В общем, устроил он учителям полный затык. Те сидят, переглядываются, завуч красная вся, Катюня бедная растерялась, не знает, что делать. Зато родители – прям именинники: выпрямились все, улыбаются, благодарят учителей! И дед Гриша: мы все, говорит, в вечном долгу перед учителями за их благородный труд и за то, что в наше сложное время они продолжают делать своё дело – растить достойную смену. Так и сказал – достойную смену! Наши, конечно, хихикают в кулак… В общем, полный отвал башки! А когда он напоследок про Жукова своего прочитал, так ему вообще овацию устроили, прям как настоящему артисту! Военрук лично руку пожал. А пацаны мне говорят: чумовой дед у тебя! Ну, классный, значит, – на радостях снизошёл Пашка до объяснений.
– Так что, может, будем теперь его на каждое собрание посылать? – предложила Зоя.
– А что? Наши так и решили! – подтвердил сын, и они, смеясь, отправились пить чай.
И вечер вышел таким весёлым, душевным, семейным – Зоя и забыла, когда бывали в её жизни такие вечера.
И Пашка вдруг поведал, что, когда вырастет, хочет жить у моря, да, вот именно у самого моря, в небольшом таком домике, только чтоб обязательно с балконом, и чтоб было видно берег. Но Зоя всполошилась, испугавшись такой близости водной стихии, чреватой штормами, смерчами и прочими катаклизмами, и сын отчасти сдался на её уговоры, великодушно пообещав отступить от линии воды метров на триста, а может, и четыреста, или даже построить домик на горе. И придя к соглашению, они обсудили заодно оптимальное число комнат (по количеству членов семьи плюс одна общая) и какого цвета мебель и обои больше подойдут для каждой. Пашка возымел желание завести большого попугая, Зоя – большого полосатого кота. Правда, испугавшись за судьбу попугая, она передумала и остановила выбор на чёрном спаниеле – в честь спаниелихи Джильды, незабвенной подруги юных лет, названной в честь оперной героини. К слову она призналась, что всерьёз собиралась в те годы стать виртуозом-исполнителем уровня Игумнова или Флиера, а лучше Листа или Шопена! И Пашка не нашёл в этом ничего несбыточного, посетовав только, что его самого не было в то время рядом, а уж он-то наверняка заставил бы Зою добиться, пробиться и прославиться! Хотя в принципе и сейчас ещё не поздно, рассудил он, особенно если найти толкового продюсера или спонсора и организовать концерты нормального уровня. И кстати, на концерте в неё мог бы влюбиться какой-нибудь нормальный миллионер… И при этих словах настала очередь Зои хохотать как безумной.
А потом они решили было позвонить деду Грише и ещё раз поблагодарить за собрание, но оказалось вдруг, что уже первый час ночи, и тут они разом устали, так что сил едва хватило сгрузить посуду в мойку, и ровно через пять минут Зоя спала как убитая, не услышав даже Пашкиного обещания перемыть чашки завтра перед школой. И никаким страхам было в эту ночь не под силу разбудить её!
…Разбудил её через час телефонный звонок.
Незнакомым голосом кузина Люси сообщила, что вечером умерла Настя.
Она не дожила до Нового года восьми дней.
Глава 26
Хоронили не Настю – другую женщину.
Украдкой Зоя взглядывала на лица собравшихся у гроба: неужто никто не замечает подмены? Но нет: ни тени сомнений не чувствовалось ни в глазах, ни в словах присутствующих. Однако та, которая лежала в гробу, совершенно точно не имела с Настей ничего общего. То была совершенно незнакомая женщина, крошечная и иссохшая, казавшаяся ещё меньше и бледнее из-за роскошных, породистых гвоздик – алых, розовых, белых, – которыми провожали её в последний путь. Но разве могла Настя ТАК выглядеть – даже в такой серый и ветреный, пронзительно холодный день, не смягчённый ни лёгким снежком, ни мимолётным лучом слабенького зимнего солнца? И, в конце концов, даже после смерти?!
Постепенно Зое стало казаться, что и другие, живые люди вокруг изменились до неузнаваемости. Две дряхлые, с дрожащими щеками старушки, из последних сил поддерживающие друг друга, никак не могли быть так хорошо запомнившимися ей весёлыми соседками! Унылый мужчина с одутловатым лицом смутно, как портрет в старости, напоминал красавца Олега. Нельзя было даже убедиться, точно ли тётя Лора сидит на стареньком стуле у изголовья, потому что фигура её пряталась в бесформенной тёмной шубе, а лицо она всё время закрывала огромным клетчатым платком. К тому же Зою оттесняли от гроба всё новые и новые приходящие с цветами и венками – вовсе не знакомые люди, мужчины и женщины, молодые и пожилые, и какие-то совсем подростки, заполнившие уже полдвора.
– Вот, нашла, – сказал хриплый голос у самого Зоиного уха, и краснолицая тётка в нелепом беретике с бантом зачем-то сунула ей толстую книгу.
Зоя машинально подставила руку, ощутила холод гладкого твёрдого переплёта. На обложке было изображено что-то вроде серого полотна дороги, поперёк которого лежала худенькая девушка. Эту девушку, казалось, силой опрокинули навзничь, тоненькая рука взметнулась в беспомощной попытке сопротивления, а голубое платье бесстыдно задралось вверх, сбоку виднелось оголённое бедро. Но кто обидел девушку – оставалось неясным… Не сразу бросалась в глаза узкая надпись-заголовок – «Бесчестье». Повыше, буквами покрупнее значилось имя автора – «Дж. М. Кутзее».
Наверное, целую минуту Зоя тупо смотрела на эту обложку, что-то вспоминая и соединяя в уме, прежде чем вглядеться в лицо тётки и тихо вскрикнуть:
– Люська! Это ты?!
Тётка… нет, действительно Люська кивнула, рот её скривился и выпустил ещё несколько хриплых слов:
– Надо положить к ней… как она хотела… или не разрешат, думаешь?
Ещё минута прошла, пока Зоя осознала смысл сказанного. Но ответ родился быстро.
– Не выдумывай! Лучше сама прочти – ЗА НЕЁ. ОНА бы тебе сейчас так и сказала…
Лицо Люси стало растерянным.
– Думаешь? – пробормотала она и неуверенно потянула книгу обратно.
На кладбище ветер рассвирепел окончательно. Выходили из автобуса и шли к могиле, пригибаясь, пряча лица и хватаясь друг за друга. И среди этого ненастья в поредевшей, но всё ещё многочисленной толпе незаметно произошло какое-то объединение, и многие стали говорить погромче, в полный голос, и даже кричать, перекрывая посвист ветра и как бы обращаясь ко всем сразу. До Зои доносились отрывочные фразы:
– …Ей ведь хуже стало, вот именно когда взялась набирать сборник молодых поэтов. Поэтов, говорю! И абсолютно бесплатно! В своём духе… Вот скажи, зачем оно ей надо было? По несколько часов в день! Молодых… и причём не поэтов даже, а графоманов сплошных! Вот честное слово, Олег Николаевич говорил!
