Шарлотта Мендельсон - Почти англичане
– Я, может, и не собираюсь становиться врачом, – говорит Марина. – Медицина – еще не все. И вообще, если хочешь знать, это именно мистер Вайни…
– Подожди, – перебивает Лора, – ты что, говорила с ним?
– Разве это запрещено? – Марина краснеет, как рак. Лора наседает:
– Наедине?
По ответному молчанию становится ясно, что она зашла чересчур далеко.
– Если и так, ничего страшного. Для меня то есть. Рози – другое дело, сама понимаешь.
– Но…
– Проблема в том, что… Ты не могла бы держаться подальше от этого Алис… Александра Вайни?
– Но почему?
– Я, я не уверена, – бормочет Лора. – Может, это все пустяки. Ты же их знаешь.
22
Кросс-кантри: 23-й заезд для мальчиков и 1-й заезд для девочек, Питерсбридж, 14:30;
нетбол против Эпсомского колледжа: VII/1 (Грир), 14:30; чемпионат по гребле в помещении между школами Дорсета и Сомерсета, колледж Святого Стефана, Борнмут, 15:00;
концерт факультета Фицджеральд, зал богословия, 19:00;
киноклуб: «Добрые сердца и короны».
Ильди входит в комнату в тот самый момент, когда Лора вешает трубку.
– Ой, – вздрагивает та, – я не знала, что вы слушаете. Вот. Э-э…
Можно было сейчас же сказать: «Это Петер звонил». Ей нет оправдания. Лора уже три недели знает, что племянник Ильди жив, и до сих пор хранит это в тайне. Если они считают Петера мертвым, то она, по сути, раз за разом его убивает.
– Но, сэр… – говорит Марина, вцепившись в дверную ручку. Разговор происходит сразу после утренних уроков: в это время мистер Дэвентри обычно свистит на площадке для регби, и Марина планировала оставить ему записку. – Неужели для одного предмета нужно разрешение? Это довольно слож…
Мистер Дэвентри сидит во флотском командирском кресле и постукивает перьевой ручкой о большую медную чернильницу: такую мог бы в приступе ярости запустить в кого-нибудь адмирал. Его окружают, словно ангельский сонм, фотографии регбийной команды – портреты, групповые и одиночные, сверкающие мускулами динамичные кадры.
– Очень может быть, – говорит он, – но вы, мисс Фаркаш, не исключение из правил. Что бы вы о себе ни думали.
Мистер Дэвентри считает девочек необучаемыми: брат Люсинды Прентис сам от него это слышал. Возможно, он прав. Марина действительно чувствует себя глупой. Может, если она проявит интерес к его морским макетам…
– Какая… какая это лодка?
– «Королевский ковчег». И это корабль. Не трогайте.
Нужно быть дурой, чтобы расплакаться у него на глазах, но Марина до сих пор не оправилась от ссоры с матерью.
– Конечно, корабль, – говорит она, разглядывая картину маслом, изображающую морское сражение. – Да, здесь у него более… корабельный вид.
– Это Трафальгарская битва. Вы показываете на «Устрашающий». Это какая-то шутка?
– Нет, вовсе нет. Я… извините. – Марина озирается в поисках новой темы для разговора. Большой барометр – или это часы? Парусник в огромной бутылке. По виду не скажешь, что хрупкий, но… Она вовремя отдергивает руку. – Ого, бинокль! Я люблю смотреть на созвездия. Можно взглянуть? Отсюда видно игровое поле, или…
– Может быть, закончим на этом? – Мистер Дэвентри прячет бинокль в ящик стола. – У меня много дел.
– Но… Значит, если я не получу разрешения у ма… у родителей, то не смогу поменять предметы?
– Именно так. Разве я непонятно выразился?
Учитывая, как в семье относятся к мистеру Вайни, Марина вряд ли сможет позвонить домой и все объяснить – родным от нее и так сплошное расстройство. Выбора нет: придется изучать медицину. Если уж она побоялась признаться, что скатилась на четверки с двумя плюсами (и даже получила одну без плюсов), то как убедить их в своем желании поменять предметы? Все это, говорит она себе, и затевалось лишь для того, чтобы она стала врачом.
Но…
Что, если она их удивит?
Что, если мистер Вайни прав? По-настоящему образованный человек обязан разбираться в истории. Ильди и Рози всегда были неравнодушны к Искусству и Культуре; Жужи и та вечно вспоминает о Риме их юности и о старом дурацком Musee d’Orsay[16].
Тогда как в Кум-Эбби царит бескультурье, особенно среди тех, кто изучает естественные науки. Неделю назад, на химии и биологии, она придумала блестящую шутку о Феликсе Холте[17], Свободном радикале, и никто не засмеялся, даже учителя! Один мистер Вайни ее понял – сказал, что Марина умна, разглядел в ней потенциал. В конце концов, это отец (она решила не думать о нем как о «папе» или «Петере») хотел, чтобы Марина стала врачом; и хотя в детстве она немного боготворила его и мечтала, как он будет ею гордиться, в последнее время вспоминает о нем все реже. Возможно, стоит довериться мистеру Вайни.
Это Петер во всем виноват. Лора не хочет опять с ним встречаться, тем более в Блумсбери-сквер – будто проститутка эпохи Регентства, ублажающая клиентов за стакан джина. Он сказал: «Нам нужно поговорить». О чем?
Воскресным днем она торопливо шагает по Бедфорд-плейс, мимо «Селуэй-Альгамбры» и гостиницы «Креста». В груди закипает злоба – на Петера и на мужчин вообще, вечно уверенных, что ты прибежишь по первому зову. «Мне нужно, – решительно думает Лора, – сосредоточиться на других заботах. На благополучии дочери, например».
Наконец ворота… закрыты. Черная деревянная табличка гласит: «ЧАСТНЫЕ САДЫ». Как это типично.
Лора толкает створки. Ворота широко открываются.
Миссис Вайни тут ни при чем. Марина о ней совершенно не думает, когда поднимается по лестнице (с пульсом, явно нездоровым для ее возраста) в комнату мистера Стеннинга. К деканам не принято заявляться без приглашения – вот бы одноклассницы удивились, – однако Марина следует высшему зову. Когда мистер Стеннинг, чуть взъерошенный и без галстука, открывает дверь, Марина думает: секс; но при виде гостиной обо всем забывает. Прежде всего здесь красиво: почти всё – кремового цвета, включая ковер, так что невозможно представить где-то поблизости близнецов мистера Дэвентри или мускулистые ляжки Билла Солтера. Со стен смотрят настоящие картины и миллион книг по искусству. Бедный мистер Стеннинг, думает Марина. Холостая во всех смыслах жизнь; только миссис Вайни, подруга, в которую он, может быть, тайно влюблен. Марина, если бы не была занята, сама бы им увлеклась.
Чтобы ничего не забыть, она при первой возможности зарисует план его комнаты. Мысль о том, что, пока она скучает в Вест-стрит, миссис Вайни сидит на этом белом диване или на стуле у пианино, почти невыносима.
Мистер Стеннинг готов ей помочь. Услышав, что она знакома с семейством Вайни, что это, собственно, мистер Вайни подал идею, он выглядит удивленным (Марине на удивление), но соглашается.
