Патриция Хилсбург - Изгнание из Эдема Книга 1
— Почему вы говорите, что она поступала жестоко по отношению к вашим родителям? Разве достать для ресторана хорошую посуду и на этом заработать — это жестоко? Не понимаю вас, уважаемый.
Патриция высказала свое мнение и взглянула на Джона Фархшема с видом победительницы.
— Да, дорогая, — быстренько подтвердил он и опять обратился к управляющему: — Продолжайте вашу историю, уважаемый, нас это заинтересовало.
— Очень приятно, господа. Если вас интересует, то я расскажу с удовольствием. Дело, конечно, не в посуде, как вы понимаете.
— А в чем еще? — не унималась Патриция.
— Посуда — это пустяк, легкий и мило-приятный эпизод для начала. Старая посуда давно заслуживала того, чтобы ее перебили и выбросили в мусорный ящик, что и сделала наша новая работница. Главное не в этих толстенных тарелках, что отбивали у гостей аппетит. — Управляющий вздохнул, радостное возбуждение сошло с его лица — что-то тревожило его, и говорить ему стало труднее, и голос его стал тише.
— Что она сделала дальше? — Патриция, вся подавшись в сторону управляющего, не сводила с него глаз.
— Продолжайте, — опять попросил Фархшем.
— А дело в том, что «Свинья и дудка» была единственным пристанищем у моих родителей. Они уже сделали все, что могли в этой жизни, их время прошло, а к новому они не могли приспособиться, как большинство старых людей, такова жизнь. Без гостиницы им оставалось одно: неделю-другую побродить по улицам под ногами у спешащей вечно молодежи и… — управляющий тяжело вздохнул и посмотрел куда-то в даль, где клубилась дымка окна.
— И что?
— Да, и что?
— И отправиться в дом престарелых на государственное содержание.
— Почему в этот дом? — Патриция содрогнулась всем телом — это не приходило ей в голову и, видимо, она этого страшилась, как все малоимущие люди.
— Денег у нас не было. Гостиница давно не могла рассчитаться с долгами.
— Боже милосердный, и вы позволили? — Патриция всплеснула руками.
Фархшем молчал, но слушал напряженно с неослабевающим вниманием.
— А что было делать? Оставаться им здесь было еще хуже, чем в том доме, — управляющий явно страдал уже, рассказывая о своих родителях.
— Вы думаете, здесь им было бы хуже?
— Вам так показалось?
— Не показалось — я это видел. У нас был бар, который мои родители обслуживали сами; мама всегда с незапамятных времен работала в нем, прифрантившись, как ей казалось: бедная моя мама, она даже не подозревала, что мир не только повзрослел со дня ее свадьбы, а и больше чем на полвека постарел.
— Бедняжки, — вздохнула Патриция.
— Слушаю вас, — кивнул головою Фархшем.
— Так вот — эта посудомойка раскрыла моим родителям глаза на самих себя. Это их совершенно убило, потому что они поняли, что она была права, этого не могли отрицать даже мои бедные старики. Старику пришлось сдаться: он жил только на закладную с маленького клочка земли, что был у нас, и совсем зашел в тупик с уплатой процентов.
— А вы? — спросила Патриция.
— Что я? — удивился управляющий.
— Вы не могли им помочь?
— Чем?
— Не знаю, но вы молоды и понимали больше их, — не сдавалась Патриция.
Управляющий тяжело вздохнул и посмотрел на Патрицию пустыми задумчивыми глазами — было видно, что отвечать ему не так просто.
— Продолжайте, уважаемый, — поторопил его опять Джон Фархшем.
— Видите ли — я сын своих родителей, и поступать с ними жестоко у меня не было сил. Да и… — он опять умолк, задумавшись.
— Что и…?
— Да и не только это. У меня нет такого коммерческого мышления, как у новой нашей работницы. Она полностью расплатилась по закладной, и мы окончательно и бесповоротно попали ей в руки. В один прекрасный день она заявила моим родителям: «Вам пора продать землю и отправиться на покой». Это было жестоко, но иного выхода не было.
— Ужасно! — опять всплеснула руками Патриция — клубок ниток упал и покатился на ковер, но она даже не обратила на него внимания.
— Ты права, дорогая, — подтвердил Джон Фархшем — он на минутку вышел из оцепенения.
— Что ужасно, мадам? — раздраженно спросил управляющий только у Патриции.
— Ужасно! — повторила Патриция. — Как она могла вот так взять и выбросить стариков на улицу?
— Да, — согласился управляющий. — Нам пришлось нелегко, но все было правильно.
— Пра-виль-но? — растянула с ужасом это слово Патриция Смат.
— Без сомнения, мадам. — Твердо ответил управляющий. Сентиментальности его как не бывало. — Продолжай мы хозяйничать сами, наше имущество все равно бы в один прекрасный день описали — это случилось бы рано или поздно. Дело есть дело: сантименты здесь ни при чем.
— Боже милостивый!
— Да мадам, милосердие — это дело Господне, а мы грешные люди. Кроме того, подумайте, сколько она сделала нам добра. Мать с отцом никогда бы не выручили за свою землю столько, сколько смогла взять и дать нам она.
— Она все вам отдала, что выручила за вашу землю? — вдруг по-хозяйски спросил Джон Фархшем.
— Это не имеет значения.
— Почему?
— Как?
Управляющий поднял руку, успокаивая приезжих господ, которые стали проявлять такой живой интерес.
— Возьмите хотя бы меня, — не отвечая на вопросы, продолжал управляющий. — Я стеснялся своей гостиницы, но из сентиментальной любви к родителям все же держался за развалюху, которой была уже давно «Свинья и дудка». Я уже давно понимал, что это безнадежное дело, и я не смогу ничего улучшить или изменить.
— Да-а, — протянул Фархшем, сочувствуя управляющему и понимая его.
Патриция изменила позу, подняла свой клубок, уложила его у себя на коленях и сказала одно слово:
— Ясно.
— Теперь же наш отель делает честь всей округе: посетителей у нас хоть отбавляй. Кухня наша после замены всего персонала стала не только хорошей, но даже изысканной при небольших затратах. Я надеюсь, вы в этом убедитесь и будете довольны.
— Посмотрим.
— Оценим.
Управляющий посмотрел на эту пару и улыбнулся — он был уверен в том, что говорил, и сомнения новых постояльцев его не встревожили.
— Кроме того, — продолжал он, — теперь наш отель дает работу большему количеству людей, чем старая «Свинья и дудка» в свои лучшие времена. Получив у нас место, все им очень дорожат.
— А вы?
— Да, а вы, милейший?
— Что я?
— Вы довольны? — уточнила Патриция, испытующе глядя на управляющего.
— А вы в этом сомневаетесь? — вопросом на вопрос ответил управляющий и посмотрел на Патрицию вопросительно.
