Татьяна Успенская - Украли солнце
Ясно, Магу Будимиров не нашёл. Кого ещё искал?
Вопрос риторический, остаётся без ответа.
И стихи не читаются.
Хорёк, ясно, тоже получил приказ. Чеканит слова, заставляет повторять их, и эти слова въедаются в голову.
— Ты не винтик, не раб, не слушай, когда он что-то говорит, сочиняй стихи, — наставляет его утром брат. Даже дома они теперь говорят шёпотом. — Мага жива, слышишь, и мы с тобой рано или поздно найдём её, вот увидишь.
Ни стихи, ни воспоминания о Маге не помогали: стремительно улетучивались живые слова и ощущения.
Единственное чувство — страх. Не сказать лишнего, не выдать взглядом ненависти.
Зыбкий остров жизни — дом.
Можно говорить, о чём думаешь. Но всё чаще ловит себя на том, что не думает ни о чём.
Любим как-то попросил:
— Прочитай нам с мамой новое стихотворение.
— Я не пишу больше стихов.
Любим рассердился, закричал шёпотом:
— Не смей поддаваться. Повторяй за мной: «Поэт, ты — царь, ты — Бог!» Нельзя, Джуль, зависеть от обстоятельств!
С этого вечера, с двенадцати лет, Любим окончательно заменил ему отца. Словно нянька, стал приходить за ним в школу, вёл к дядьке делать уроки. А потом — в степь. Читал монологи из пьес, стихи. «Начни, брат, снова сочинять, и ты выздоровеешь!» За него чувствовал его страх, успокаивал: «Вот увидишь, братишка, всё будет хорошо!»
Любим занялся обустройством их жизни. Оказалось, у него золотые руки. Смастерил водонапорную башню, подающую воду прямо в дом. Стал ловить солнце в специальное приспособление, и по дому расползалось тепло: теперь в солнечные дни не надо было топить. Из металлолома мастерил хитроумные машинки и игрушки, раздавал малышам. Помогал и соседям.
Вечерами рассказывал о таинственной жизни в космосе, подводном и подземном мирах, о передаче информации зверей и насекомых.
— Всегда есть чудо, — сказал как-то. — Ты только верь в него. И, пожалуйста, не слушай Хорька и других.
Джулиан пожаловался: не получается не слушать Хорька.
— Странно. Я думал, ты можешь отключаться. Помню, папа на репетиции сказал новеньким: «Что же вы за актёры, если не умеете войти в образ? Так просто сбежать из реальности, забыть о себе, вызвать дух нового «я», сотворить внутри другого человека!» И дед подтвердил: «Забыть о себе легко: сколько людей гораздо интереснее меня!» Тогда я, конечно, не понял, о чём они говорили, а теперь учусь с собой работать. Несчастные копошатся в земле или хлеву, головы не поднимут, моя задача: внушить им, что издевательства над ними — не навечно, что они должны сохранить в себе себя!
— Ты умеешь, я — нет. Меня тоже всё время тянет голову склонить, и я только себя вижу.
— Тётка единственная из всех нас усвоила уроки деда и отца: сохранила себя и людям помогала. Почему же ты не слышишь её?
— Иногда слышу. Но я не могу.
И вдруг Любим стал читать стихи, сложившиеся когда-то в храме! Оборвал на полуслове, заговорил возбуждённо:
— Это же ты написал, Джуль! Очнись. Ты должен прожить свою жизнь, а не ту, что тебе навязывают. Ты не смеешь погибнуть. Пусть сейчас страшное время, оно кончится. И тётка вернётся, вот увидишь! Но ты должен выстоять, иначе какой смысл в том, что столько лет она с тобой возилась? Разозлись на себя. Только ты сам можешь спасти себя!
Этот вечер оказался переломным.
Утром во время урока Хорька, преданно глядя на него, усилием воли вызвал перед собой Магино лицо.
«Говори со мной, читай мне. Сейчас твой урок! Мы с тобой у реки. Ты любила приводить меня на пляжик под обрывом. Я вижу траву, чувствую запах её, цветов, воды!» И поползли друг к другу робкие слова, собрались в строку: «Сыплются мелкие камни с обрыва…» И следом, словно шлюз открыли, хлынул поток лиц, красок… они с ребятами ставят папину пьесу о необыкновенном человеке.
За ужином прочитал рассыпающиеся стихи.
Дядька громко хлопнул ладонью по столу, а сказал тихо:
— Слава Богу.
Эхом откликнулась мать:
— Слава Богу. — И тут же: — Можешь ещё раз прочитать?
А Любим смотрел на него и улыбался.
Теперь он часто уходит в степь один.
Слова не всегда слушаются его. Но сверху кто-то собирает их вместе, вовсе не считаясь с его желанием, и Джулиан с удивлением проговаривает законченное стихотворение.
Что-то в нём происходит еще: тетка исчезла, а работу в нём производит, тоже каким-то странным способом — сверху. Почти физически он ощущает… не сердце, не мозг, он не знает, что это такое и где живёт… но властвует над ним вовсе не тело и не окружающая реальность, а нечто непознаваемое, необъяснимое, что-то пытается ему объяснить.
Но перекати-полем он метался по степи не только по воле Маги и из-за страха перед смертью. Отъезд Маги оборвал надежду на общение со Степанидой. Сначала совсем потерялся. А с первой победы над собой снова стал видеть её. Тётка просит её прочитать монолог, и прямо на глазах из маленькой девочки, младше его на год, Степанида превращается в загадочное светящееся существо. А он снова впадает в состояние невесомости, по лучу поднимается во взрослые, и вверх! Сейчас поймёт её!
Может, и мама то же чувствовала к отцу, что он — к Степи? — подумал неожиданно.
С любопытством разглядывал мать за ужином.
— Ма, расскажи про папу! — решился попросить.
Словно спичку поднёс к бумаге. Мама вспыхнула, растерянно посмотрела на Любима.
— Что ты чувствовала к папе? — настойчиво спросил он.
— Похоже на яркий свет, — робко сказала мама. — Ослепляет, греет. Не человек, божество. Я ему поклонялась. Рядом с ним была такая… — Она замолчала. — Он всегда улыбался.
От удивления Джулиан потерял дар речи. Хотел расспросить подробнее — о каждом их общем дне, но каким-то странным даром провидения сам увидел их вместе, услышал разговоры. Любим поспешил на помощь: стал задавать маме вопросы. И мама отвечала!
Странное совпадение ощущений…
В эту ночь Джулиан почти не спал: видел маму и папу, Степаниду и себя в свете. Может, Мага права: и смерти нет?
Прошло ещё несколько странных дней.
Часто теперь он подходил к матери и гладил её по голове.
Издалека смотрел на Степаниду, а ему казалось: нет между ними расстояния! И, когда не видел её, казалось: она рядом. Однажды пошёл к ней. Раньше и представить себе не мог, что решится на такое: это возможно было лишь с тёткой и ребятами, но чтоб один… Стал смотреть в её окно. И, наверное, так и не осмелился бы постучать. Дверь распахнулась, и Степанида вышла.
— Что случилось? — спросила тревожно.
Смотрел в её глаза и не мог слово молвить.
