Женевьева Дорманн - Маленькая ручка
Это лето будет последним для старого адмирала, живущего одиноко в своем доме, на западном краю острова. Уже давно он больше не выходит из дома, спрятавшегося в колючих зарослях, так что с дороги видно только крышу. Он столько раз объехал вокруг света, что ему больше не хочется сниматься с места. Он избороздил столько океанов, что ему больше не хочется смотреть на море. Древний старик, в которого он превратился, медленно мумифицируется, высыхает вокруг своей трубки с опиумом, — собранных для нее запасов ему хватит, как он говорит, чтобы дойти до самого конца. Он не ест — поклевывает сухофрукты, сухарики, которые ему доставляют на дом. Пьет чай. У него больше нет родных. Дети умерли. Ему плевать. Легкий, худой старик с бледными глазами, пальцами слоновой кости лежит, счастливый, на низком диване, на циновке, у потускневшего серебряного подноса, на котором стоит спиртовка и лежат длинные спицы, служащие ему для скатывания маленьких шариков «коричневой феи» и засовывания их в малюсенькое жерло трубки движениями ювелира; долго, сладострастно вдыхает дым этой феи, стирающей время и горе, страх и тоску, день и ночь. Эта волшебница явилась ему когда-то в Сайгоне. Она последовала за ним на Таити, где он долго жил до выхода в отставку. Она сопровождала его на Шозе, острова его детства, по которым он тосковал во всех портах мира. Адмирал спит с открытыми глазами и, за отсутствием собеседников, часто разговаривает сам с собой. В его памяти, умиротворенной опиумом, проплывают лица людей, которых он любил, но так давно! Он смутно припоминает, что среди всех тех женщин, которых он знал, была его супруга, которую он теперь путает с остальными. Любил ли он ее? Был ли он счастлив благодаря ей? Наверное. Он уже не помнит. Все, что было в его жизни плохого, тяжелого, стерлось из его памяти. Летом Сильвэн и Каролина приходят его навестить — отдельно, чтобы не утомлять. Адмирал вроде бы рад их видеть. Он утруждает себя приличиями, предлагает фрукты, чашку чая. Он любит Сильвэна, чьего деда и отца он знавал; да и его самого знал в детстве. Лежа на своем бархатном диване, он рассказывает истории. О другом адмирале, бывшем его другом. Умерев в отставке, он в завещании попросил, чтобы его бросили в море, чего не дозволено морякам, умершим на суше. Но для него президент сделал исключение, потому что он был хорошим адмиралом, славно служившим Франции. Чтобы выполнить его последнюю волю, гроб с его телом погрузили на военный корабль, вместе со вдовой и экипажем в парадной форме, и выбросили адмирала за борт у острова Молен — там, на краю Бретани. На борту отслужили мессу, протрубил горнист, и боцман просвистел в свой свисток, как положено. А потом — приготовиться к повороту! — гроб с адмиралом бросили в воду. Но тело было легкое, и недостаточно нагруженный гроб поплыл по морю, а не утонул. От волнения все начали дико смеяться. Надо было принять решение. Его и приняли. Крейсер сдал назад, и три пушечных выстрела в упор наконец утопили непотопляемого адмирала.
Хотя посещения Сильвэна приятны адмиралу, он предпочитает посещения Каролины. Его лицо проясняется, когда она входит в гостиную. Он зовет ее «красавица моя» и вспоминает для молодой женщины галантные приемы своей юности.
Каролина любит навещать адмирала. Она входит в его логовище, как в иной мир. Ей нравятся темные, обшитые панелью стены, украшенные полинезийскими статуэтками, морскими гравюрами, фотографиями кораблей и панцирем гигантской черепахи. Ей нравится мебель из палисандра, большой черный рояль, который теперь, должно быть, разбух от сырости. Ей нравится камчатное полотно занавесей и большой гранитный камин, в котором зимой и летом горит огонь. Она быстро привыкает к запаху жженой карамели, хотя и довольно тошнотворному, постоянно царящему в этих стенах. Каролина никогда не приходит без какой-нибудь сласти: баночки ванильного крема, салата из фруктов или желе из айвы, к которому, как она знает, адмирал неравнодушен. Особенно ей нравятся истории, которые он рассказывает. Например, про красивую, великолепную Кристиану Рено — жену Луи, в которую в тридцатые годы был влюблен весь Париж и он сам. Адмирал рассказывает о вечерах, которые она давала летом в своем замке на Шозе, и о морских прогулках, которые они совершали с этим писателем, Дрие Ла Рошелем, что приезжал к ней сюда. Он даже написал роман, вдохновленный ею. «Как, вы не читали «Белу-кию»? Он звал Кристиану Белукией». Адмирал встал и достал из книжного шкафа «Белукию», чтобы подарить ее Каролине, довольный, что может сделать ей этот подарок: «Пожалуйста, на память обо мне». История, долгое время длившаяся между Белукией и Дрие, но бывшая непростой, потому что Дрие был и очаровательным и невыносимым человеком. Он покончил с собой в 45-м году. Белукия его пережила. Это она заказала ему надгробную плиту на кладбище в Нейи с таинственными буквами, высеченными в камне: X. От Б. Чтобы напомнить о Белукии и Хасиме, героях их истории, выведенных иракцами.
В другой раз адмирал процитировал ей на память очень мелодичное стихотворение некоего Бержера, забытого поэта прошлого века, из которого она запомнила несколько строчек — по словам адмирала, навеянных Шозе:
О, почему вы так грустны,
Заслышав волн прибрежных ропот,
Листвы дерев приветный шепот —
О, почему вы так грустны,
Скажите, чайки и челны?
В сентябре адмирала найдут — застывшего, сухого и улыбающегося. Каролина тщетно будет искать в словаре имя Бержера. Она пожалеет о том, что так и не узнает, кем был Бержера, и конца его стихотворения. Впрочем, в сентябре на нее нахлынут другие заботы.
* * *То, что на Шозе валом валят друзья, что за стол садятся порой десять человек, Каролине ничуть не в тягость, наоборот. Единственная ее забота — разместить всю эту ораву в доме, где помимо комнат, занимаемых самой семьей, есть только три маленькие комнатки «на откуп». Не считая дивана в гостиной, могущего служить кроватью, но только на одну ночь.
Сегодня, 13 августа, Каролина озабочена с утра: приезжает школьный товарищ Сильвэна, ставший его адвокатом, с женой и Дианой Ларшан. Сильвэн, сидящий напротив Каролины и разбивающий скорлупу на яйце, заинтригован, видя ее этим утром такой молчаливой и рассеянной; она только что передала ему хлебницу, когда он попросил солонку.
— Каро, в чем дело?
— Просто не знаю, что делать. Как ты думаешь, можно мне попросить Этьена взять к себе в комнату Тома?
— Да, но зачем?
— Потому что тогда я смогла бы поместить Диану и Марину в комнате на чердаке и устроить Ксавье и Катрин, которые сейчас приедут, в комнате близнецов. Она удобнее…
