Татьяна Ковалева - С тобой навсегда
А он меня не то что любит — боготворит. Он по достоинству оценивает меня: мою прекрасную грудь и нежную шею, мой гладкий мягкий животик и тугие бедра мои — я чувствую, как по мне блуждают горячие руки его, а губы приносят ласку к моим чуть приоткрытым губам.
— Люба! Любаша… — ошеломленно шепчет он и целует глаза мои. — Стань мне женой…
— Стану… — вторю ему эхом.
— Люба, я схожу с ума. Пожалей меня…
— Пожалею…
Мое желание — закон. Я желаю… Мое дыхание сейчас — ураган. Глаза мои — свет. Моя грудь — вздымающиеся молодые горы. Я — любовь… И прорастаю весь мир. Всюду всходят мои семена… Сорнякам нет места…
А Петер очень чуток. Он уже знает мое желание. Он берет меня на руки и тихонько кладет на постель. Упаковочная бумага шуршит подо мной.
— Петер, мы помнем подарки…
— Помнем… — теперь вторит он. — Позабудь о них! Купим новые. Главное сейчас — ты…
Я и правда тут же забываю о подарках, ибо Петер с потрясающей нежностью запускает руку мне под кружева. Я вздрагиваю и обхватываю его спину руками. Я безумна уже и почти ничего не помню. Нет, я помню, конечно: есть он и я. Я — женщина, я богиня. Он мужчина, и он поклоняется мне. Но у него такие руки, что я становлюсь покорна ему! Он теперь царь мой! И даже больше… Ближайшие четверть часа он — Творец мой. А я — его глина, которую он мнет и терзает, временами даже складывает пополам. Я очень мягкая пластичная глина… А стоны мои доводят его до безумия.
… После нашей безумной беспамятной любви я обнаруживаю на себе лишь остатки кружев. Я бы огорчилась, если б нам не было так смешно.
Петер говорит:
— Я куплю тебе этого много-много!
— И мы все это изорвем?
Нам так весело вдвоем!
Невероятно голодные мы в обнимку бредем на кухню…
… Назавтра Петер приступает к делам. Я вместе с ним поеду в Лейпциг, и оформить эту поездку не так-то просто даже в наши «расслабленные» времена. Или это мне так кажется. Во всяком случае, Петер рассчитывает управиться за два дня. Он даже надеется, что удастся обойтись без помощи консульства.
А у меня забот тоже хватает: оформить отпуск, написать письма родным — хорошие подробные «объяснительные» письма, в которых постараться ответить на все вероятные вопросы; письма эти для меня — самое тяжкое бремя, ибо я никогда не любила писанину; ах! Елену Иноземцеву бы на мое место!.. уж она бы расписала!.. она на это мастерица. Третья забота — собрать кое-какие вещи, не забыть некоторые книги (уж коли я хочу проводить время с пользой, книги нужно взять непременно). А четвертая забота… Что-то хочется решить с Кандидатом. Такие вещи нельзя прощать! Тем более, если я не прореагирую как-то и уеду, отъезд мой будет выглядеть бегством. Я же не хочу давать недругу повод для торжества.
Но вот беда: не могу я найти Кандидата. Домашний телефон его не отвечает, рабочего я не знаю; также не знаю я и друзей его, — если такие вообще есть, — не знаю сослуживцев… И даже не представляю, как Кандидата вычислить. Знакомого «мерседеса» тоже не вижу. Будто вымерли в Петербурге все лимонно-желтые «мерседесы»!
«А может, Кандидат прячется от меня? Запустил «утку» и сидит теперь в своем логове — в загородном доме, хихикает, парит в сауне телеса».
К сожалению, я не знаю, где его загородный дом. Я не бывала там, хотя Кандидат не раз приглашал.
Остается — домашний телефон. Атаковать неустанно. Если не сам Кандидат, так, может, его царственная мама поднимет трубку; или домработницы… и скажут, как отыскать этого толстяка.
Через каждые полчаса я набираю один и тот же номер. Усмехаюсь сама себе:
— Если б девушки из курилки знали, чей номер я столько времени набираю, они б совершенно уверились, что я Кандидату проходу не даю, и все, что Кандидат им наплел, — правда!
Я вздрагиваю, оглядываюсь.
«Хорошо, что я в приемной одна! А то сама с собой уже разговариваю».
Нет, видно, мне не судьба отплатить нехорошему человеку за его неблаговидный поступок. Придется смириться и оставить все как есть.
Я вздыхаю…
Однако на другой день опять накручиваю диск. Ловлю себя на том, что я очень упрямая девушка. И упрямствую я часа четыре — пока мне не звонит Петер и не сообщает, что все дела улажены и даже куплены билеты, и сегодня мы улетаем. Петер говорит, что сейчас заедет за мной.
Я сажусь и жду Петера. Больше не буду прикасаться к телефону, надоело.
«Петер придет — познакомлю его заодно с Петром Петровичем, — улыбаюсь своим мыслям. — А они, оказывается, тезки! Как я раньше не обратила на это внимание. У них есть еще один грандиозный тезка — Петербург!»
Наконец приходит Петер.
Как и планировала, я знакомлю его с Петром Петровичем. Я прощаюсь со своим добрым мудрым начальником, с коим проработала душа в душу много лет. И хотя я прощаюсь с ним как будто только на месяц, мне кажется почему-то, что — навсегда. Я даже, расчувствовавшись, роняю слезу.
Пока Петер с Петром Петровичем жмут друг другу руки, я подхожу к телефону:
— Извините, еще звонок!..
Набираю заученный наизусть номер, вслушиваюсь в гудки:
«Ну же!.. Давай! Поднимай трубку! Не прячься, будь мужчиной хоть разок в жизни. Я тебе сейчас все равно ничего резкого не скажу. При таких-то свидетелях! Я с тобой, быть может, только попрощаюсь…»
Но гудки монотонно, равнодушно следуют друг за другом.
Я кладу трубку.
И мы с Петером покидаем театр. «Жигуленок» кофейного цвета ждет нас на стоянке.
Петер говорит:
— Я завезу тебя домой. А потом отгоню машину. Мне надо еще попрощаться с друзьями.
— А потом?
— А потом возьмем вещи и на такси — в аэропорт.
— Хорошо, Петер, — киваю я и, когда он трогается, неожиданно для себя говорю: — Знаешь, Петер, я тут должна кое-что одному человеку. Не мог бы ты на минутку заехать…
— Конечно, Люба! Говори, куда.
Я называю адрес, объясняю в общих чертах, как туда ехать, и Петер, круто вывернув руль, разворачивается на площади…
«Разумеется, вероятность того, что я застану Кандидата дома, микроскопически мала. Уж если я два дня не могу его «вызвонить» (интересно, куда он подевал свою маму?)… Но ежели вдруг он откроет мне дверь… ежели его физиономия покажется хоть на секунду… Тогда я… Нет, говорить ему я ничего не буду. Он и так все знает. К тому же слов он не понимает. Я просто ударю его. Один раз. Но — сильно. Как сумею…»
От этих мыслей я начинаю заводиться. Да еще Петер быстро мчит. Меня подзадоривает скорость.
«Ну держись, Кандидат! Я еду!.. Окажись только дома: мне на удовлетворение (нет, лучше — на сатисфакцию!), а себе на беду! Щека твоя будет пылать долго!»
