Татьяна Ковалева - С тобой навсегда
И удивляюсь себе: ведь было время, когда я еще жалела это ничтожество и проводила с ним время.
А в трубке все длинные гудки…
«Вот когда он был не нужен, — так и крутился под ногами, а стоило возжелать увидеть его, — как в воду канул!»
Наконец я оставляю телефон в покое.
«Пропади оно все пропадом! Сегодня Петер приезжает…»
И собираюсь в буфет попить кофе. Но «попить кофе» — это только предлог. Собственно, мне не очень-то и хочется кофе. Мне хочется пройти, продефилировать мимо курилки.
И вот я иду. Походочкой модистки. Походкой ради походки.
Я — хищница сейчас. Быть может, львица. Я мягко, по-кошачьи ставлю ногу. Шаг мой — широкий и вольный — от бедра. Я спокойна, я уверена в себе, в своих силах. Я съем кого угодно и не поморщусь. Я ем их — этих мелких шлюшек каждый день по три-четыре штуки…
Вон они сидят впереди, заголили коленочки и пускают по коридору дымок! Куда только смотрит их начальство?
«Ну я их подцеплю сейчас! Подцеплю изощренно… Только бы не пережать, а то ведь они, ограниченные, и не поймут моей изощренности!»
Поравнявшись с ними, вижу их вытянутые лица. Они никак не ожидали увидеть столь приветливую улыбочку у меня на лице.
Бросаю им ласковое:
— Какие новости, девочки?..
И шагаю себе дальше — мне до их новостей дела нет; я им это демонстрирую всем своим видом. Мое отношение к их новостям ясно нарисовано у меня пониже спины. Пройдя немного вперед, оборачиваюсь. «Девочки» с желтыми лицами тычут «бычки» в мой след.
Я великодушна: с них, кажется, достаточно!
Крепко сжимаю зубы:
«А вот Кандидату точно не прощу! Я еще придумаю, как поступить с ним!»
… Вечером я — в аэропорту. Я примчалась сюда за час до посадки самолета. Так я соскучилась по Петеру.
И вот уже мы с Петером в обнимку и с цветами, радостно поглядывая друг на друга, выходим из здания аэропорта к стоянке такси.
Петер поедает меня глазами:
— Ты так похорошела за этот месяц. Ты — просто божество! Зеркала, восхищенные, должны падать у твоих ног. О! Как мне было плохо без тебя!..
Я таю от этих слов. Я понимаю, конечно, что это всего лишь слова. Но мне так приятно слышать их.
— И я скучала по тебе, Петер! — жмусь к его плечу. — Я скучала так сильно, что даже дважды приходила на то место, где мы тебя сбили. Помнишь?
— О, да, — Петер смеется. — Я так счастлив, что вы меня тогда сбили!
Мы садимся в такси, едем куда-то.
Я не могу насмотреться на Петера. Мне кажется сейчас, что я знаю его целую вечность. Черты его лица видятся мне родными…
Таксист оборачивается к нам:
— Куда мы едем?
Я спохватываюсь, называю адрес.
«Мы едем ко мне! Никаких гостиниц, никаких друзей. Только ко мне! Домой…»
Петер крепко держит меня за руку — будто от этого зависит, останемся ли мы с ним вместе навсегда.
Мы переплетаем пальцы. Я тоже крепко сжимаю его руку.
«С тобой, Петер, я хочу остаться навсегда!»
Смотрю ему в глаза. Я мечтаю, чтоб он прочитал мою мысль во взгляде; я внушаю ему свою мысль…
— Навсегда… — шепчет Петер и целует меня в подбородок. — Навсегда…
Дома Петер заваливает меня подарками. Я еще в аэропорту удивлялась: почему у него такой большой багаж? Свертки, сверточки, пакеты, коробочки высятся на моей кровати горой.
Я распаковываю подарки и, дабы доставить Петеру удовольствие, ежеминутно что-нибудь восклицаю:
— Ах, какая кофточка! Она должна быть мне очень к лицу! — я на минуту отбегаю к зеркалу. — Ах, у тебя чудесный вкус! — опять возвращаюсь к кровати. — А это что? Фен? О, какое чудо! Петер, ты прелесть!.. Духи, кроссовки… Петер, ты потратил целое состояние! А это что?
Я вытаскиваю из горки новый пакет, разворачиваю…
— Нижнее белье? Какое нежное! Почти прозрачное. А кружева-то!..
Петер не выдерживает моего восторженно-удивленного взгляда. Слегка смутившись, отводит глаза:
— Извини, но я подумал… что могу себе позволить это. И вообще… Ты мне кое-что пообещаешь?
— Что именно?
— Нет, ты пообещай…
— Не зная — что?
— Да. Ты же мне веришь?
— Ну хорошо… Обещаю… — говорю я все-таки не без некоторого сомнения.
У Петера взволнованно блестят глаза:
— Мне бы очень… очень хотелось полюбоваться на тебя в этом… великолепии.
— Прямо сейчас? — я тоже несколько смущена, но мне и невыразимо приятно, что на меня очень хотят полюбоваться в этом… великолепии.
Петер смотрит на меня умоляюще. Я не могу ему отказать и, подхватив сей драгоценный пакет, удаляюсь в ванную.
Через минуту разглядываю себя в зеркало. Нет, это не я! Это богиня какая-то! Что делают с женщиной красивые вещи! Как преображают! Боже мой! Девушкам из «Otto» до меня — как до другой планеты.
«Ах, Петер! Ты знал, как мне угодить! Если я до сих пор сама себя ненавидела, то сейчас я сама себя люблю. Пусть я теперь нарциссистка! Пусть! Мне до этих обозначений нет никакого дела! Ибо я — совершенство! Или во всяком случае очень близка к нему. Вот в этом изумительном нежнейшем наряде я отныне должна шествовать по миру, а мир — восхищенный и ослепленный — должен ложиться покорно к моим ногам. И шепот — восторженный шепот — должен доноситься отовсюду: «Женщина идет!..»
Я поднимаю руки и сцепляю их за головой. Грудь моя кажется мне такой прекрасной! И становится досадно, что ее никто не видит. Красота пропадает, остается неоцененной.
Но тут же возражаю себе:
«Почему неоцененной? Вроде бы Петер очень даже ценит… Вон какое роскошное обрамление подобрал!»
Я выхожу наконец из ванной. Петер стоит у окна, смотрит на улицу. Вот он оборачивается.
Мягкий свет торшера падает на меня…
Мне смешно, ибо у Петера от восторга в сей момент отвисает челюсть. Я вижу, что перед богиней, внезапно появившейся перед ним, он готов пасть на колени и поклоняться ей всю жизнь. И в эту минуту в голову мне приходит мысль, что мужчины, даже если и очень умные, — все-таки весьма примитивные существа. Женщина — с красотой тела ее, нежностью, гибкостью, грациозностью, мягкостью, способностью чувствовать глубоко, с врожденной ее интеллигентностью и некоей заключенной в ней тайной — вот вершина мироздания!.. вот величайшее творение Создателя.
Руки Петера как бы сами собой поднимаются и тянутся ко мне. Петер не может с собой совладать. Уже не только его руки, но и его самого тянет ко мне, словно магнитом. Он ступает шаг, другой… Я озаряю его своим светом, и в свете моем он выглядит счастливым. И хотя я смотрю на него сейчас снизу вверх, я, женщина, много выше в эту минуту его, мужчины. Он понимает это. Возможно, еще и поэтому я его люблю — что он многое понимает.
