Ирина Муравьева - Отражение Беатриче
А больше никто к ним и не приходил. Хотя они ждали, и не было ночи, чтоб спали спокойно.
В маленьком доме Веры Андревны жизнь шла так, словно ее однажды завели, как заводят часы с кукушкой. Кукушка исправно кричала «ку-ку!», и жизнь продолжалась. Вечером зажигали ночник, и свет его, ласковый и золотистый, ложился на тихие тени, ловя то кусок фотографического портрета на стене, где неузнаваемая Вера Андревна была снята в черном каком-то боа, то угол расшитой шелками подушки, то спящую кошку с прозрачным от света и розовым, словно бутон, острым ухом. И Анна, подчинившись заведенному Верой Андревной порядку, сама постепенно почти успокоилась. Ребенок ее шевелился под сердцем, и этот ребенок, которого она теперь постоянно чувствовала внутри, начал вытеснять из ее сознания все остальное, особенно вовсе не нужных мужчин, а их было двое: Сергей Краснопевцев, Микель Позолини.
Их было двое, и ни одному из них она не принесла того счастья, которое ее мама принесла отцу или толстая, смешная Вера Андревна мечтательному дяде Саше.
– Я ведь почему, Неточка, решила прогуляться с тобой в эти Малые Пупки? – приподнимая удивленно черные брови, заговорила Вера Андревна, аккуратно откусывая от крутого яичка. – А как же здесь дышится, Неточка! Дыши глубоко, до пупа! – Она засмеялась. – Деревня, заметь, не Пупки́, а именно: Пу́пки! Так вот: почему я решила? – Она внимательно посмотрела на Анну, скинувшую платок и подставившую робкому последнему солнцу лицо. – Я в отличие от бунтовщика Сашеньки, который своим вечным бунтом нас чуть под монастырь не подвел, я думаю так: человек должен быть скромным и, главное, знать свое место.
А я-то какой ведь гордячкой была! Чуть что не по мне, я в истерику! А потом жизнь как начала меня молотить, как начала обкатывать! Тебе ведь мама, наверное, рассказывала, как мы с ней Сашеньку из ГПУ спасали?
– Они ничего никогда не рассказывали, – усмехнулась Анна. – Они нам, то есть мне, Муське с Туськой и Нюськой, ничего не доверяли.
– Они берегли вас, – строго поправила ее Вера Андревна. – Детей, Неточка, нужно беречь. На то они: дети. А сейчас, когда ты уже большая, я тебе расскажу. Сашеньку в девятнадцатом забрали в ЧК. Он примчался из Питера, чтобы со мной повидаться, и тут его сразу в кутузку. А Леля жила с мамой, с папой, кормила их, – все отобрали, – их должен был кто-то кормить. Он примчался вечером, а наутро его забрали. А Лелина бывшая горничная работала там, в ГПУ. Красавица была женщина, кровь с молоком! Такая, знаешь, которая не даст мимо себя мужику пройти! Бровью поведет и остановит. Но к Леле она относилась прекрасно. Она же от этой семьи никогда ничего, кроме добра, не видела, молоденькой к ним поступила. И вот эта Настя подходит к нам с Лелей на толкучке, мы все с себя продавали, тащили последнее, даже штанишки, с ума просто можно сойти, ты подумай! Так вот: эта Настя подходит и шепчет: «Барышня, Сан Саныча покамест не убили, его, барышня, выкупить можно!» И прямо сказала, как выкупить. К кому пойти и сколько дать. А денег у нас с Лелей не было. Да тогда не деньгами пользовались люди, а вещами и больше всего – драгоценностями. У Лели было кольцо. Бабушкино кольцо, последнее. С брильянтовой розочкой.
Анна покраснела до испарины.
– А у меня было бриллиантовое колье, – с некоторой даже гордостью продолжала Вера Андревна. – И я-то невеста, мы обручены, а Леля ведь просто сестра. И я говорю: «Спрячь свое колечко, дорогая, оно вам еще пригодится. Вот это колье отнесем». А мама твоя говорит: «Хорошо. Но только тогда пойду я. И будет все честно. Ты – выкуп, а я – остальное».
– А что: остальное? – пробормотала Анна.
– Ах, Неточка! Мы ведь были глупыми, наивными девчонками! Мы ничего про жизнь не знали! Что с того, что я в невестах ходила? Сашенька до меня пальцем боялся дотронуться. В щечку поцелует, а сам весь дрожит. Конечно: слухами земля полнится, да и мы сами за эти годы кое-чего насмотрелись, но страху еще не набрались как следует, того, знаешь, страху, который у тебя под кожей сидит и продохнуть не дает. И Леля пошла в ГПУ. Спрятала мое колье под рубашкой и пошла. А там уж Настя ей показала, к кому постучаться. Она потом мне рассказывала, как это было. Вошла в кабинет, там какой-то сидит. Леля мне так рассказывала: «У меня, Веруся, в глазах одна темень стояла. Я даже и лица его не запомнила. «Зачем, – говорит, – пришли, товарищ?» Я кофту расстегнула, под рубашку залезла и колье перед ним на стол положила. Он его – р-р-раз! – и ладонью накрыл. И все: колье нету. А потом он мне говорит: «Братца своего освободить пришли? А если мы его выпустим, а он нам контрреволюцию сделает?» Я молчу, только зубы стучат. А он встал, стол свой обошел и руку мне на грудь положил. «А нету ли там у вас, товарищ, еще чего-нибудь хорошего?» И тут вдруг врывается Настя, буквально как фурия, и хвать его всей пятерней по лицу! «Ты что, – кричит, – сучье отродье, под трибунал захотел? Когда, – кричит, – Сан Саныча выпустишь?» И выпустили, Неточка, жениха моего на следующий день. Мы с ним тогда сразу уехали вместе.
Вера Андревна замолчала и стряхнула с коленей яичную скорлупу.
– И после таких вот событий я стала как будто другая. Как будто: не я. Ты можешь, Анета, такое представить?
– Могу. Вот я сейчас тоже – как будто другая. Совсем не такая, как раньше.
– Ну, ты-то понятно. Ребенок. В тебе – его жизнь. А я стала сама по себе понимать. А знаешь, в чем, Неточка, кроется тайна?
Анна не переставала удивляться теткиному языку: Вера Андревна иногда говорила так, как торговки на рынке: мага́зин, вя́дро, тротува́р, а иногда в ней вдруг просыпался язык прежней жизни, от которого, как от вещей, сохранившихся от этой жизни, шел нежный, загадочный запах. Вот и сейчас, когда она произнесла «а знаешь, в чем кроется тайна», Анна так и ахнула про себя.
– Да, Неточка, тайна в одном: чтобы человек понял, что не все на этом свете для него одного. Нас много ведь здесь. И люди, и звери, и даже растения. И я вот как думаю: если бы люди посмотрели на все, что их окружает, внимательно, с трепетом и благодарностью и поняли бы, что они только малая часть всего этого, только одна малюсенькая из частичек всего, а все – общее, тогда, мне так кажется, стало бы лучше.
Анна прижалась лбом к круглому плечу Веры Андревны.
– Я в этом колечке, мамином, с бриллиантовой розочкой, была в Кремле.
– Колечко пустяшное, – снисходительно обронила Вера Андревна и очень надменно спросила: – И что там давали на ужин? В Кремле?
– Там я и познакомилась с его отцом. – Анна подняла голову и руку Веры Андревны положила на свой живот.
– Ах, Неточка, чувствую, чувствую! – вдруг на весь лес закричала Вера Андревна и залилась счастливыми слезами. – Как будто коленкой толкнулся! А вот и опять! Ах, какой баловник!
