Кэтрин Стоун - Исцеление любовью
— Я назвала тебя убийцей. Правда, слово выбрано, пожалуй, не очень удачно. Надо было бы сказать — неудавшийся убийца. Или же — пытавшийся им стать. Это уж как тебе больше нравится.
— Скажи, почему ты меня так назвала?
— Отпусти руку! Мне больно!
— Говори!
— Ты сам отлично знаешь!
— Говори!
— Ты что, забыл происшествие на озере? Или думаешь, что если попал не в тюрьму, а в Брукфилд, то можешь считать себя чистым? Все, кто был на берегу, видели…
— И что же все тогда видели, Габриела?
— Видели, как ты пытался убить своего брата. Отпусти меня!
Джесс отпустил руку Габриелы, на которой остался большой темный синяк.
— Патрик тоже в это верит?
— Верят все. И знают тоже все!
— В том числе и Патрик?
— Уж он-то в первую очередь!
Габриела лгала. Патрик не сказал ей ни слова о случившемся на озере. Она узнала обо всем от своих родителей. Но в Нью-Йорке Габриела сама завела с Патриком разговор на эту тему, приведя его в ярость. Тогда она сказала:
— Ты же не можешь не помнить, что Джесс сидел на руле!
Это был несчастный случай, Патрик! Неужели ты и вправду мог подумать, что я хотел тебя убить? За что? Убить единственного человека, которого любил и люблю ?!
Габриела видела, какие мучения испытывает Джесс. На мгновение это ее почти загипнотизировало, но тут же она вновь замурлыкала:
— Подари мне свою любовь, Джесс. Меня абсолютно не интересует, что ты сделал. Главное лишь то, что ты сделаешь со мной!
Габриела вновь положила ладонь на грудь Джесса.
— Уходи, Габриела!
— Не надо так, Джесс, — прошептала она, продолжая гладить его грудь и подбираясь к горлу.
Чувствуя под пальцами учащенное биение сердца Джесса, Габриела не могла решить, происходит ли это от проснувшегося желания или от ярости, горевшей в его глазах?
— Убирайся вон! — неожиданно взревел Джесс. — Сию же минуту!
Габриела на миг остолбенела. Но тут же глаза ее вспыхнули бешенством, а ногти, подобно острым когтям дикой кошки, глубоко впились в грудь Джесса.
— Ах, вот как! — злобно зашипела она. — Ну, ты еще об этом пожалеешь!
Джесс стоял не шевелясь, подобно каменной статуе. По его груди из глубоких царапин, оставленных ногтями Габриелы, стекала кровь. Но он, казалось, не замечал этого.
Патрик верит, что я пытался его убить… Верит… Верит…
Внезапно с улицы донесся истерический крик. Джесс сразу же узнал голос Габриелы:
— Помогите! Помогите!
Он распахнул дверь и выскочил на крыльцо.
На выложенной белым камнем дорожке у самого парадного крыльца дома своих родителей стояла Габриела. Одежда на ней была разорвана. По шее и груди стекала мокрая грязь. Правая же рука с темневшим у запястья огромным синяком была картинно поднята вверх. Вокруг плотным кольцом выстроились родители Габриелы, а также Стюарт с Розмари и Патрик.
— Не позволяйте ему прикасаться ко мне! — кричала Габриела. — Умоляю вас! Скажите, чтобы он ушел!
— Габби, дорогая, — успокаивала ее Леонора Сент-Джон. — Что ты говоришь?
— Джесс… — надрывно зарыдала Габриела. — Он… хотел меня… изнасиловать…
«Это ложь!» — рвалось из груди Джесса. Но он молчал, оставаясь неподвижным как статуя. Сердце его, казалось, остановилось, замерзло. Вместо него в груди появилась огромная каменная глыба.
Однако синяк на руке Габриелы и струившаяся по груди Джесса кровь говорили сами за себя. Во всяком случае, так думали все, присутствовавшие при этом спектакле.
Насильник… Убийца…
Джесс никак не реагировал ни на негодующие взгляды, ни на сыпавшиеся со всех сторон оскорбления. Даже когда Доминик Сент-Джон подошел к нему и ударил кулаком в лицо, Джесс не пошевелился. Казалось, он потерял способность чувствовать.
Он смотрел на брата.
Верь мне, Патрик!
Патрик тоже смотрел в глаза Джесса. Но тот ничего не мог прочитать в этом непроницаемом взгляде. Патрик не допускал брата до себя.
По Монтклеру поползли слухи о том, что Стюарт хочет посадить своего сына в тюрьму. На справедливый суд рассчитывать не приходилось. Приговор был фактически предрешен. И даже, по мнению адвоката Джесса, он, несомненно, должен был стать обвинительным.
Подавать протест не имело никакого смысла. Все в округе считали, что Джесса Фалконера надо как можно скорее выслать из Монтклера, и на самый долгий срок, какой возможен в наказание за подобное преступление. Но ситуация складывалась так, что единственным реальным проступком Джесса оказалось всего лишь оскорбление личности женщины. Все было бы совершенно иначе, если бы он уже изнасиловал Габриелу или начал это делать.
Поэтому усилиями защиты приговор Джесса ограничился высылкой за пределы штата.
Итак, Джессу Фалконеру вновь пришлось покинуть родительский дом, но перед этим он повидался с братом.
Патрик пришел к нему в тесную, запертую на ключ камеру, убежать из которой было невозможно.
— Расскажи мне, Джесс.
Что ты хочешь от меня услышать, Патрик? И зачем тебе это нужно?
Даже если бы у Патрика и был ответ на этот молчаливый вопрос, Джесс все равно не смог бы прочесть его на неподвижном лице.
— Что ты хотел бы знать? — спросил он вслух.
— Все.
— Все? Что ж, изволь. Случай на яхте был глупой шуткой с моей стороны. Не было никакого злого умысла.
Джесс сделал паузу и пожал плечами:
— А что касается Габриелы, то… Послушай, мы же с тобой родные братья, близнецы. И наверное, все должны делить пополам. Разве не так?
Глава 18
Брентвуд, Калифорния
Пятница, 26 апреля 1999 года
Раздражение.
Спор с самим собой.
Депрессия.
Стремление к уединению.
И все — с проблесками надежды.
Именно так доктор Элизабет Кюблер-Росс выстроила схему ухода человека из жизни. Патрик знал ее еще до того, как начал изучать труды мадам Кюблер на медицинском факультете.
Все эти стадии не обязательно должны были следовать одна за другой. Порой они совпадали по времени. Как это случилось с Патриком после трагического случая на озере Грейдон.
Скажи, в чем я был не прав, Джесс? Скажи, как я мог довести тебя до такого состояния, что ты захотел меня убыть? Скажи мне, и я постараюсь измениться! Даже обещаю тебе это! Тогда мы снова станем братьями. Ведь мы сможем ими стать, не правда ли?
За четыре года, прошедшие со дня, когда Габриела в разодранном платье, и с синяком на руке истошно кричала перед дверью дома своих родителей, Патрик постоянно метался от одной разработанной доктором Кюблер-Росс стадии к другой. В то лето, когда ему и брату исполнилось семнадцать лет, в сознании Патрика появились было проблески надежды на светлое будущее. Но они тут же исчезли после посещения тюремной камеры, в которой содержался Джесс перед высылкой из штата.
