Лора Каннингем - Прекрасные тела
— О господи…
Женщины переглянулись. Назойливая песенка, звучавшая так механически, словно предупреждала их: «Все это происходит в реальности. У Клер… будет ребенок».
Подруги сошлись на том, что история довольно странная, ведь Клер меньше всех годилась на роль матери.
— Может, мы теперь все обзаведемся детьми? — предположила Лисбет.
— Нет, — ответили Джесси и Нина.
Затем Лисбет и Нина принялись выспрашивать у Джесси, что именно говорила ей Клер, когда наконец согласилась прийти на вечеринку.
— Она такая загадочная, — сказала Джесси. — Мне ничего не удалось от нее добиться, кроме фразы: «Знаешь, я ужасно располнела».
— Да не могла она располнеть, — возразила Нина.
— А хоть бы и так? Ничего, войдет в норму после родов, — добавила Лисбет.
— Да? Зато вот я никак в норму не войду, хотя еще не рожала, — призналась Нина. — Мне даже после простого обеда не удается войти в норму.
Раздался звонок. Нина и Лисбет инстинктивно потянулись за своими мобильниками, словно за пистолетами. Джесси чуть не поранилась, бросившись к старому телефону, висевшему на стене: звонил именно он. Возможно, это Джесс. Он сказал — позвонит в восемь часов, но что если он не дождался назначенного времени?.. О господи, нельзя же весь вечер волноваться из-за какого-то звонка. И потом, она это уже пережила. Джесс там, в Колорадо, вдали от нее, причем не только в географическом смысле: он сейчас находится в сумеречной фазе сексуальных переживаний, печально известной как «посткоитальное отчуждение». Многие мужчины на этом этапе исчезают навсегда.
«Я это уже пережила, пережила», — заклинала себя Джесси, делая глубокий выдох перед тем, как взять трубку. Стремясь подбежать к телефону раньше, чем включится автоответчик, она пребольно ударилась коленом о холодильник.
В трубке послышался какой-то скрежещущий грохот: нет, звонили не из Колорадо, а из чрева нью-йоркского метро. Джесси даже расслышала привычное: «Двери закрываются. Отойдите от края платформы».
А вот разобрать, что говорит Сью Кэрол, оказалось куда сложнее. Ее голос звучал так, словно бы она пыталась не заплакать. Между пугающими паузами и всхлипами слышалось: «Я не знаю, где я…»
— С тобой все в порядке, ты доберешься, все будет хорошо, — увещевала ее Джесси.
Она крепко прижала трубку к уху, пытаясь расслышать подругу и давая ей указания. Две другие женщины, ощущая напряженность ситуации, подобрались поближе к Джесси.
— Что с ней? Что случилось? — шепотом спрашивала Нина. — У нее неприятности?
— Просто садись на следующий поезд до центра… Да, до центра, а выходи на Восьмой улице… Да, все будет в порядке. Ты уже близко. Тебя теперь и слышно лучше.
Не успела Джесси повесить трубку, как Нина и Лисбет потребовали отчета.
— М-да, голос у нее неважнецкий.
— Наверное, разводится с Бобом, — догадалась Лисбет.
— Как, опять? — разочарованно протянула Нина.
Глава восьмая
ЛИМУЗИН В ПРОБКЕ: «ГОСПОДИ, ПРОВЕЗИ…»
В которой Марта впервые за много лет возвращается в «Тереза-хаус», думает, что увидела Клер… и подвергается атаке эксгибициониста.
Сидя в «линкольне» с кожаной обивкой цвета крем-брюле, Марта проклинала жуткую пробку на Пятой авеню. Впрочем, лучше бы машина вообще стояла, чем двигалась так, как сейчас, — толчками. Мэтту, Мартиному шоферу, приходилось то и дело тормозить, и Марту каждый раз бросало вперед. Она готова была выбраться из машины и, пропади все пропадом, пойти пешком, но, во-первых, на ней были туфли от «Прада» на высоких каблуках, а во-вторых, слишком уж далеко пришлось бы идти. Марта в очередной раз мысленно выругала Джесси за то, что та решила провести бэби-шауэр у себя.
Теперь вполне могло случиться так, что она вообще не встретится с подругами, если, конечно, хочет попасть в ресторан с Дональдом. Это значило, что подарки, которыми набита машина, — детские вещи для Клер и мелкие презенты для остальных — будут доставлены до места без участия дарительницы. Таким образом, Марта не получит никакого удовольствия от своих нешуточных трат и не увидит реакцию подруг, когда они будут разворачивать ее подарки.
Марта посмотрела на часы («Картье», подарок Дональда к их помолвке) — было уже 18.07. Она приняла решение насчет вечеринки: если чертова пробка не «откупорится» и к 18.35 они так и не доберутся до Четырнадцатой улицы, она вычеркнет первый пункт вечерней программы и перейдет сразу ко второму — отправится в «Зеленый омар». Даже в этой сводящей с ума пробке Марта не теряла времени зря: она сделала семнадцать звонков по мобильному телефону и вполглаза посматривала новости по крошечному, размером с наручные часы, телевизору. А еще она позволила себе притронуться к напитку, которого обычно не пила: в мини-баре обнаружилась припасенная Дональдом бутылка «Катти Сарк». Марта налила виски в бокал и бросила туда пару кубиков льда.
После этого ей неудержимо захотелось сигарету. И хотя она строго-настрого запретила своему шоферу курить, теперь, когда они застряли во второй серьезной пробке (неподалеку от Восемьдесят шестой улицы), Марта не удержалась, опустила разделявшую их шторку и спросила Мэтта, нельзя ли у него «стрельнуть». Увы, ее постигло разочарование: сигарет у него не было, и он только протянул ей упаковку жвачки «Никоретт».
— Извините, мэм, — сказал он, поймав ее взгляд в зеркальце заднего обзора. — Я бросил, как вы и велели…
Мэтт говорил с заметным ирландским акцентом — он только что приехал из Слайго. Всклокоченные светлые волосы, веснушчатая кожа… Парень он был хоть куда, но у него не доставало зубов. Изучая его отражение в зеркале, Марта не могла не уделить особого внимания почерневшему пеньку, некоему подобию обугленной зубочистки — это было все, что осталось от его левого резца.
Со щелчком открыв электронную записную книжку, Марта сделала отметку: записать Мэтта Макелроя, водителя, на прием к дантисту, доктору Дэвиду Смилову, гению косметической стоматологии.
Марта вздохнула: прорехи в улыбке молодого шофера показались ей пророческими. Она заплатит за его зубы, и он уйдет от нее. Марта ощущала горечь своей жизненной философии так же явственно, как надкушенную таблетку аспирина на языке. От напряжения у нее начиналась головная боль. С Мартой всегда происходило одно и то же: она поступала правильно и всегда бывала за это наказана. Но она поклялась себе, что, сколько бы ее ни предавали, она все равно не откажется от добрых дел. Такую уж роль определила она себе в жизни — творить добро, и неблагодарность окружающих не могла ее остановить. Она была выше этого. Недаром мама как-то подарила ей прелестный образец вышивки крестиком: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным». Марта сохранила этот подарок.
