Лариса Кондрашова - Чужой муж
— Такие бывают, — согласилась Стася.
Гостиница в городе была одна, и мест в ней не было. Нарочно не придумаешь! В городе проводили какую-то летнюю ярмарку, и одно крыло ее было полностью занято, а второе, по закону пакости, как раз на ремонте.
— Зря мы у этой красивой девочки, что нас провожала, не стали брать ключ, — проговорила Стася, садясь в одно из кресел в холле гостиницы. — Подумаешь, одну-две ночи провели бы в малосемейке, не умерли бы!
— Да ты не представляешь, что это такое! — сказала Наташа. — Я была у Нели в гостях. Это просто бедлам какой-то! Войдешь, перед тобой узкий длинный коридор, пол которого покрыт вытертым коричневым линолеумом. Такой, наверное, уже и не выпускают. По обе стороны от коридора — двери, просто уйма уходящих в пространство дверей. И дети, вопящие так, что в ушах закладывает, носятся по этому коридору. Даже не по себе становится. Такой огромный человеческий муравейник. Только вряд ли в муравьином доме стоит такой шум и гам.
— А внутри? Что там есть, в комнатах? — с любопытством выспрашивала Стася.
Нездоровое любопытство, подумала Наташа. Стася всю жизнь жила в комфорте и на такой жилплощади, о которой иной средний гражданин мог бы только мечтать. И наверное, ей представляется очень романтичным жить там, где мало места и много людей.
— У других — не знаю, а у Нели была комнатушка не больше шести квадратных метров. Метра три с половиной — кухонька. В ванной комнате вплотную к унитазу прикреплена сидячая ванна. Я еще подумала: какой козел планировал такое крохотное жизненное пространство? Наверняка тот, кто не представлял себе, как здесь можно жить! — Она улыбнулась, вспоминая. — И знаешь, Неля ухитрилась даже в этой клетушке создать свой мир, используя для этого каждый сантиметр площади. Где она находила такой узкий шкаф, или крохотный раздвижной стол, или тахту, которая раскладывалась от стены до стены, на ней помещалось пять человек?.. Чего это я в воспоминания ударилась?
Наташа задумалась, лихорадочно соображая, кому бы позвонить.
Достала из сумки старую записную книжку и стала ее листать. Почти сразу же наткнулась на домашний телефон Любавина, директора парфюмерной фабрики и бывшего Наташиного начальника. Неудобно вроде.
Но тут же она себя одернула: неудобно? А вмешиваться в их с Валентином дела было удобно? Как он охотно выпер Наташу из города. Хороший начальник разве не попробовал бы прежде разобраться… И раз он спохватился, передал для нее через Нелю, что был не прав, значит, еще не все потеряно. Пусть теперь смывает кровью свои ошибки! В смысле подыщет им на пару дней какое-нибудь жилье.
— Наташка, что с тобой? — окликнула ее Стася.
— А я что, я ничего…
— Ну да, брови нахмурила, глаза молнии мечут. На кого это ты так злишься?
— Хотела позвонить одному человеку, всемогущему, да потом вспомнила, как он меня из города выпроводил… Не совсем выпроводил, но, мягко говоря, не стал задерживать… Я думала, после того как он у нас с Валентином в гостях побывал, когда нам счастья пожелал, он на нашей стороне…
— Да кто он-то? — затеребила ее Стася.
— Директор фабрики, на которой я… на которой мы с Валентином работали.
— Значит, директор? И к нему обратилась жена его главного механика: мол, помогите, спасите семью, правильно? Как, по-твоему, он должен был на это реагировать? Он же не настаивал на том, что тебе нужно уехать, а лишь осторожно посоветовал…
— Короче, ты хочешь сказать, чтобы я ему позвонила?
— Конечно, звони! Не здесь же нам ночевать.
Наташа быстро набрала телефон Любавиных. Ей ответил знакомый женский голос.
— Люда, — отчего-то волнуясь, заговорила Наташа, — здравствуйте, это Рудина вас беспокоит. Скажите, Анатолий Васильевич дома?
— Рудина? — восторженно закричали на другом конце провода. — Рудина Наташа?
— Наташа.
— Вы из дома звоните?
— Я только что приехала в город, звоню вам из гостиницы. Здесь нет мест, и я думала, может, Анатолий Васильевич поможет.
— Какая, к черту, гостиница? — закричала Любавина. — Вы остановитесь у нас. Дети разъехались, мы одни в этой огромной квартире…
— Но я не одна, я с подругой.
— Какая ерунда! Ждите, я сейчас за вами подъеду!
— За нами приедут, — несколько растерянно улыбнулась Наташа; она не ожидала от Людмилы такой бурной реакции.
Чего вдруг та ей обрадовалась? Можно подумать, они хорошо знакомы… Останавливаться, по сути дела, у чужих людей.
Но колесо уже завертелось. Не могла же Наташа, подхватив сумки, бежать из гостиницы, опасаясь встречи с Любавиной. Да и нужно ли было ее опасаться?
— Что ты мечешься? — ухватила ее за рукав Стася.
Наташа, оказывается, ходила перед ней, сидящей в кресле, взад-вперед.
— Странно, она нам так обрадовалась.
— Значит, не все тут к тебе плохо относятся, — заметила подруга.
Людмила Любавина стремительно вошла в холл и обратила к Наташе сияющее лицо.
— Наташенька, молодец, что приехала! Я, честно говоря, и свою вину во всем этом чувствовала. Почему не вмешалась, когда все еще можно было исправить… Ну, знаешь, все мы задним умом крепки.
— Это моя подруга Стася, — сказала Наташа, стараясь не смотреть в глаза Любавиной.
Пока та знакомилась с ее подругой, Наташа занималась самобичеванием.
Ей было стыдно от того, что она обо всех думала плохо. И о Людмиле в том числе. Вспоминала ее историю с мстительным раздражением: сама, значит, смогла увести мужа у другой женщины, а Рудиной нельзя? Рожей не вышла?
Любавина, не спрашивая, подхватила дорожную сумку Наташи, вторую взяла Стася, и они пошли прочь из гостиницы.
И только уложив в багажник вещи и сев за руль, Людмила спросила без предисловий:
— Ребенок от Валентина?
Наташа только молча кивнула головой.
Глава восемнадцатая
— Анатолий сегодня поздно придет, — говорила Людмила, выворачивая руль. — Мы успеем наговориться. Какая ты молодец, что приехала!
— Если еще не поздно, — прошептала Стася, но Любавина ее услышала.
— Знай вы Пальчевского хоть немного, вы бы так не сказали. Конечно, склонность к саморазрушению в нем присутствует, как и во многих мужиках, но он еще плывет.
— Куда? — наверное, глупо спросила Наташа.
— Куда-то, — неопределенно ответила Людмила. — Кроме него, никто не знает. Могу лишь для сравнения сказать, что те, кого тоже, как и Валентина, бросили в эту бурную реку, давно пошли на дно.
— Образные у вас сравнения, — нейтрально сказала Наташа.
Любавина скосила на нее глаз.
— Я бы много чего могла сказать, да сейчас поздно кулаками махать.
