Немного о потерянном времени (СИ) - Шабанн Дора

Ступор нападает на всех. Ланские просто обалдели от предложения, а мы с Русом не верим своим ушам.

Влад мрачно добавляет:

— Пора закрыть гештальт, потому что даже просто жить становится опасно.

Вот это номер.

Какие формулировки.

Что-то там, в гениальных мозгах, сдвинулось, похоже.

Слегка пришедшая в себя матушка Владимира Львовича с видом оскорбленной невинности презрительно цедит:

— Если это вправит тебе мозги, и ты, наконец, поймёшь, кто твоя настоящая семья, то мы согласны.

Недоуменно переглядываемся с Русом: они вообще на что рассчитывают с такими вводными? Если всегда он был «подменыш», а сейчас вдруг «сделаем тест»?

Или они с самого начала, таким образом, просто ему психику ломали?

И не только психику.

Как я помнила из его исповеди, до бабушки его довезли еле живого с запущенной свинкой, в горячке. Плачевные последствия нам всем известны.

Пресвятые Просветители, я тогда за эксперименты над ребенком их сама угроблю, уродов.

— Вы говорите, что она моя сестра, — голос Влада звучит глухо и надтреснуто.

Я понимаю, как ему больно.

Те глубинные страхи, от которых он бежал всю жизнь, сейчас здесь.

«Полжизни я боялся, что родители вернутся и заберут меня у бабушки», — сказал мне когда-то муж. Он и в армию после ее смерти пошел, чтобы быть от них подальше и под защитой Устава.

Сейчас я не могу ничего сделать — это только его битва. Поэтому лишь слегка касаюсь ладонью напряженной спины мужа. Просто легонько дотрагиваюсь.

Рус выдвигается вперед и становится рядом с Владом. Плечи их смыкаются, и муж вскидывает опущенную до этого голову:

— Сестра? Нет. Кто она после всего, что сделала со мной?

Вздрагиваю.

Не только от того, как меня режет боль прозвучавших слов, но и от ощущения большого, горячего тела за спиной. А долгий выдох в макушку заставляет в ужасе застыть.

Но я отбрасываю все эти несвоевременные мои переживания, ибо мадам Ланская выдает то, от чего страшно становится вообще всем:

— Ну, Володя, пойми, девочки немножко переволновались и перестарались.

Я вдыхаю, но выдохнуть забываю напрочь. Это что за?

Анна Львовна, сцепив руки и выглядывая из-за спины отца, добавляет:

— Прости! Но ты посмотри: она же старая, больная и вешает на тебя чужих детей. А ты никак не желаешь это понимать. Я же пыталась открыть тебе глаза, но ты же уперся! Мы просто хотели, чтобы ты нашел свое счастье. С Диной.

— С Диной хотели или с Диной счастье? — хрустит льдом в голосе внезапно расслабившийся муж.

— Все вместе, — Анна скромно улыбается.

Да, красивые женщины могут позволить себе многое. Даже совершать жуткие вещи, а потом, улыбнувшись, попросить прощения и быть уверенными, что им, конечно, простят маленькое недоразумение.

Суки.

— Дина Робертовна, я никогда ни словом, ни делом не давал вам понять, что имею на вас какие-то виды, так?

Памятная мне по фото и видео материалам из Новосибирского отеля эльфоподобная блондинка мерцает глазами и печально соглашается:

— Так.

За моей спиной хмыкают.

Влад чуть наклоняется к Анне и Дине, которые в процессе беседы оказались уже на передовой.

— Тогда с чего вы в одностороннем порядке решили вдруг стать моей супругой?

Теперь глазами хлопают обе две.

— Ну, Аня говорила, что скоро Вы разведетесь. Но жена-то вам все равно будет нужна. Нельзя такому ученому без семьи. Вот. Вы же знаете, что мне нравитесь? Почему нет? У нас будет правильная профессорская семья. Я даже могу оставить преподавание, родить ребенка и следить за домом.

О, какие планы классические.

— То есть ради того, чтобы сидеть дома, не работать и блистать в около-научной тусовке, вы готовы на преступление?

— Да какое там преступление? После кофе вы просто должны были уснуть. Уснуть! А там — фото, видео, ну и проснулись бы мы вместе. Дальше — ваш развод, наша свадьба и все счастливы, — вспылила Диночка от несправедливых обвинений.

Преступление, ах, какой кошмар. Как вы могли такое про меня подумать?

Ой, что-то меня несет.

Не к добру.

Выдыхаю и чувствую, как голову и меня с ней опять ведет. Тут же жесткие ладони фиксируют в пространстве за талию с двух сторон.

Бодрит лучше нашатыря. Вздрагиваю и пробую освободиться, но куда там.

— Ваш кофе, Дина Робертовна, да вместе с проректорским коньяком и вашей фотосессией, чуть не отправил меня на тот свет. Так что я на вас никогда ни при каких обстоятельствах не женюсь. Не зашел мне клофелин.

— Да там было-то всего ничего, — всплескивает руками Анна.

А Дина тянет:

— И что, еще и нажалуетесь, чтобы меня уволили за такую мелочь?

Судя по тому, как переглядываются мои мужчины, мы все снова изумляемся. Я уж со счета сбилась — в который раз за сегодня.

Но не в последний, явно, потому как голос Сокольничева сбоку добавляет сюра в наше цирковое шоу:

— Ну вот и славненько! Эти фото и видеоматериалы приобщим к делу. И свидетельские показания тоже. Вот знал же, не зря встреча затевалась. Тех, кто еще у меня сегодня не был — приглашаю в кабинет, а вы, — кивает мне, хмыкает, обнаруживая руки Степана там, где им не место. — Роковая женщина Маргарита Анатольевна, и ее герои — свободны. Спасибо.

Влад резко разворачивается к следователю:

— Это что за подстава? Ты кем себя возомнил? Бессмертный? Думал, я не разберусь с этими… не найду как наказать?

Спокойный и довольный Владлен Изосимович фыркает:

— Ты реши, тебе надо, чтобы дело было раскрыто и виновные наказаны по закону или в Зорро поиграть?

Чуть не заржала от неожиданности, ибо любимый супруг был очень похож на «лучшего Зорро всех времён и народов», о чем я не единожды говорила, в том числе и ему самому. Должен был заценить комплимент от следствия.

Но нет.

Муж, вероятно, собирался вступить в дискуссию, но в этот момент увидел нас со Степаном Тимофеевичем, и весь его порыв доказывать свою точку зрения тут же угас.

— Руки, бл* убрал, — рыкнул, выдергивая меня как репку из загребущих лап телохранителя. Прижал к себе, ощупал, в глаза заглянул. Выдохнул после моего успокаивающего кивка.

А затем, процедив в пространство: «Счастливо оставаться», злющий Владимир Львович, вновь подхватив меня на руки, поволок, как трофей, на выход.

Рус и Степан понеслись следом.

А на пути к долгожданной свободе, около турникета, нас ожидал товарищ полковник и был весьма лаконичен:

— Влад, на пару слов.

Благодарно кивнула избавителю, благополучно опустившись на пол.

Мы с Русом в сопровождении Степана Тимофеевича потопали на улицу, ибо душа требовала простора и свежего воздуха. Ну и уйти уже отсюда.

Остановились на крыльце, в попытке урвать хоть немного лучей холодного ноябрьского солнца.

— Мам, чего ты молчишь? Чего ждёшь? Пока тест сделают, и эти уроды будут ему указывать, как жить?

Вздыхаю. Ну, как еще объяснить? Я столько раз уже свою позицию подчеркивала, а как какой-то шухер — у них из головы все вылетает, вот что за мужики?

— Нет, жду, когда он со своей детской травмой разберётся. Да и в целом я его люблю и хочу для него счастья, каким бы оно ни было для меня.

Степан, курящий чуть в стороне от крыльца, презрительно фыркает, а Рус откровенно негодует:

— Ну, ты, конечно, мам!

— Не веришь мне до сих пор, Марго? — Влад бесшумно подходит со спины, укутывая в такие родные и привычные объятья.

С ним, как всегда, тепло. И сердце стучит быстрее, и воздух пахнет грядущими чудесами, и даже небо кажется светлее и выше.

Мысли, кстати, тоже проясняются:

— Твое счастье и спокойствие для меня в приоритете. Я тебе верю, но любить и беречь меньше не проси.

Муж фыркает в затылок, сжимает руки крепче, делая наш контакт очень плотным, ведет горячими губами по шее, а после неожиданно целует в висок:

— Только больше.

— Это как? — несколько недоумеваю.

— А вот так, — протягивает мне сложенный вчетверо лист.