Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей
Ален хохочет.
– Ты забываешь про Жакоба Леви. Симон театрально округляет глаза.
– Как же, мой главный соперник за любовь Розочки! Ален весело глядит на меня.
– Жакоб был соперником Симона только в фантазиях самого Симона. Для остальных Жакоб был Прекрасным принцем, а Симон – тщедушным головастиком с тощими ножками-спичками.
– А вот этого не надо! – восклицает Симон. – Ноги у меня в самый раз, – он указывает на них и подмигивает мне.
Я снова прыскаю от смеха.
– А теперь, – после недолгой паузы торжественно произносит Анри, – попросим Хоуп рассказать немного о себе. А ноги Симона – не самая интересная для нас тема.
Все трое смотрят на меня с ожиданием. Я откашливаюсь, вдруг смутившись оттого, что оказалась в центре внимания.
– Гхм, что бы вы хотели знать?
– Ален сказал, у вас есть дочь? – спрашивает Анри. Я киваю.
– Да. Анни. Ей двенадцать лет. Симон улыбается мне.
– Ну, а еще что, Хоуп? Кем вы работаете?
– Я держу кондитерскую, – ответив, я бросаю взгляд на Алена. – Ее открыла бабушка в 1952 году. Все там выпекается по ее семейным рецептам отсюда, из Парижа.
Ален восхищенно крутит головой.
– Потрясающе, да? – обращается он к друзьям. – Она все эти годы хранила традиции нашей семьи!
– Было бы совсем здорово, – говорит Анри, – если бы сегодня она принесла нам что-нибудь из своей выпечки. Ты вот, Ален, об этом не подумал.
Ален шутливо поднимает руки вверх, как бы сдаваясь, а Симон наклоняет голову набок.
– Пусть Хоуп хотя бы расскажет нам о некоторых своих шедеврах, – предлагает он. – А мы будем представлять, как едим их.
Посмеявшись, я начинаю описывать кое-что из своих изделий, то, что сама люблю больше всего. Сообщаю, какие мы делаем штрудели и чизкейки. А бабушкин пирог «Звезда», делюсь я своими наблюдениями, удивительно похож на выпечку, которую я обнаружила накануне в парижской ашкеназской кондитерской. Мужчины улыбаются, кивают, а я перехожу к следующим лакомствам: рогаликам с флердоранжевым ароматом, пикантному печенью с анисом и фенхелем, сладким фисташковым пирожным с медовой пропиткой.
Анри и Ален смотрят на меня с недоумением, а у Симона вид такой, будто он встретил привидение. Вся кровь отхлынула от его лица.
С нервным полусмешком я прерываю свой рассказ.
– Что такое?
– В традиционной еврейской кулинарии нет ничего подобного, никогда о таком не слыхал, – объясняет Анри. – Ваша бабушка не могла научиться этому у родителей.
Я вижу, как Анри и Симон переглядываются.
– В чем дело? – снова спрашиваю я. Первым заговаривает Симон.
– Хоуп, – произносит он негромко и без тени насмешки, – мне кажется, это мусульманские сладости. Из Северной Африки.
– Мусульманские? – переспрашиваю я. – Как это? Анри с Симоном снова посматривают друг на друга.
Ален как будто тоже начинает понимать, что они имеют в виду. Он о чем-то спрашивает по-французски и, услышав ответ Симона, шепчет:
– Не может быть. Разве такое возможно?
– О чем вы? – Я подаюсь вперед, встревожившись от этих недомолвок. Старики, не обращая на меня внимания, обмениваются еще несколькими стремительными французскими фразами. Ален смотрит на часы, кивает и встает. Его друзья тоже поднимаются.
– Идем, Хоуп, – говорит Ален. – Нам нужно успеть кое-что проверить.
– Что происходит? – не понимаю я. – Разве у нас еще есть время?
Ален вновь глядит на часы, я тоже сверяюсь со своими. Сейчас почти восемь.
– Должны успеть, – повторяет Ален. – Это важно. Идем. Вещи возьми с собой.
Схватив свою спортивную сумку, я тороплюсь за мужчинами, молча выходящими из квартиры.
– Куда мы идем? – спрашиваю я, пока Анри голосует, пытаясь поймать такси.
– В Парижскую соборную мечеть, – отвечает Симон. – В великую мечеть.
Я изумленно гляжу на него.
– Погодите, мечеть-то нам зачем? Ален дотрагивается до моей щеки.
– Доверься нам, Хоуп. – Он улыбается, глаза возбужденно блестят. – Мы все тебе объясним по дороге.
Глава 15
До нас доходили такие слухи, но мы не знали, верить ли им, – приступает к рассказу Ален, как только мы забираемся в такси. Оно трогается с места, направляясь на юг, к реке. На улицах за окном автомобиля появляются первые прохожие, солнце только начинает согревать землю, окрашивает здания своими лимонно-желтыми лучами.
– Что за слухи? О чем вы говорите?
Ален и Симон обмениваются многозначительными взгля дами. Первым начинает Анри:
– Поговаривали, будто мусульмане в Париже спасли много евреев во время войны, – сообщает он.
Я с удивлением поворачиваюсь к нему, потом перевожу взгляд на Алена и Симона, те кивают.
– Погодите. Вы говорите мне, что мусульмане помогали евреям?
– Пока шла война, об этом ничего не было известно, – добавляет Симон, искоса взглянув на Алена. – Ну или почти ничего.
– Жакоб, – подтверждает Ален, – однажды упомянул о чем-то таком, и я подумал было… – Голос его дрожит, и он сокрушенно трясет головой. – Но до конца так ему и не поверил.
– Тогда было особое время, – говорит Анри, – тогда мы все видели друг в друге братьев. Иудеи и мусульмане. Мусульман нацисты не преследовали во время войны так, как нас, но ведь они всегда чувствовали себя изгоями, совсем как мы, евреи. Мне кажется, некоторым мусульманам было тяжело и больно видеть, как притесняют евреев. Они не понаслышке знали, каково это. Да и где гарантия, что они не окажутся следующими на очереди?
– Словом, ходили слухи, что они помогают нашим, – заключает Симон. – Я никогда не знал, так ли это.
– Что вы имеете в виду? – уточняю я.
– Вроде бы они давали приют и убежище многим ребятишкам, чьих родителей депортировали, да и кое-кому из взрослых тоже, – вступает Ален. – А будто потом они отправляли этих людей в неоккупированную зону, иногда помогали им выправить поддельные документы.
– Я правильно понимаю, мусульмане помогали евреям выбраться из Парижа? – Я поражена, мне трудно в это поверить.
– Муфтий парижской мечети в те времена был самым влиятельным мусульманином Европы, – замечает Анри. Он поворачивается и смотрит на Алена. – Си Каддур бен… – Comment s’est-il appelé?[15]
– Бен-Габрит, – помогает Ален.
– Да-да, вот именно, – подхватывает Анри. – Си Каддур бен-Габрит. Французское правительство боялось его трогать. И вполне вероятно, что он использовал свое влияние и власть, спасая жизни, множество жизней.
