Таммара Веббер - Просто вдвоем
Я понял, что больше мне нельзя ее трогать, иначе сойду с ума. Поэтому я стал рисовать как есть, сосредоточившись на изгибах линий, на тенях и бликах. Пульс немного успокоился. Дыхание тоже.
Я посмотрел на лицо Жаклин. На ее глаза. Они были широко открыты и изучали меня.
Маленькие руки, по-прежнему покорно перекрещенные в запястьях, сжались в кулаки, потом расслабились. Стало видно, как на шее бьется жилка. Грудь начала подниматься и опускаться быстрее. Голубые зрачки казались такими глубокими, что можно было в них провалиться. Похоже, она меня почти боялась, и я разозлился – но не на нее.
– Жаклин?
– А?
– Когда мы с тобой в первый раз встретились… В общем, я хочу, чтобы ты знала: я не такой, как тот парень…
– Я зна…
Я не дал ей договорить, поднеся палец к ее мягким пухлым губам.
– Я бы ни за что не стал на тебя давить. – Как бы я ни заврался, эти слова шли от сердца: мне нужно было ее доверие. А еще прикосновение ее губ. Нужнее, чем новый глоток воздуха. – И все-таки сейчас мне ужасно хочется тебя поцеловать.
Пришла моя очередь бояться. Я знал: она не позволит. И тогда я уйду. Пусть видит, что в этом на меня можно положиться. Ожидая ответного «нет», я провел пальцем от ее рта по шее к середине груди.
Но Жаклин не сказала «нет». Голосом, который прозвучал чуть слышнее вздоха, она ответила:
– Поцелуй.
Глава 14
Лэндон
Моя первая самостоятельная поездка на машине оказалась не такой, как я себе представлял. Я думал, что мы с Бойсом будем кружить субботним вечером по городку и я подцеплю какую-нибудь девчонку (чье лицо рисовалось мне очень смутно), чтобы свозить ее в кино или в закусочную. Или дед отправит меня за молоком.
Но вместо этого я направился к пристани, а там сел на паром, который ходил круглосуточно семь дней в неделю и на котором так часто переправлялись мы с дедушкой (въезжать по трапу он мне не разрешал). Я приехал на кладбище, забыв захватить цветы. Оказалось, что я очень смутно помнил дедову могилу. Его похоронили всего трое суток назад, но тот день виделся мне, как в тумане. Не верилось, что все произошло на самом деле.
Наконец я нашел надгробный камень своей бабушки и свежий земляной холмик рядом с ним.
Всего неделей раньше мы проезжали по проселочной дороге недалеко отсюда: я сидел на водительском месте, дед – на пассажирском. Он рассказывал мне, как сам в первый раз сел за руль, когда ему было четырнадцать. Тогда он бросил школу и начал работать с отцом и старшим братом. «Я чуть не расхреначил нашу развалюху, пока учился с ней обращаться», – усмехнулся он.
Я попытался вспомнить последние слова, которые мы сказали друг другу, но не сумел. Наверное, мы говорили об ужине, или о моих домашних обязанностях, или о погоде.
А теперь я стоял перед кучкой сырой земли и не знал, что делать. Должен ли я разговаривать с погребенным? Плакать? Дед был уже не здесь. Он не мог меня услышать. Поэтому я не видел смысла в том, чтобы произносить слезные монологи. Если только мне не хотелось послушать самого себя. А мне не хотелось.
Кроме меня, на кладбище были другие одинокие посетители, разбредшиеся по могилам своих родных, и одна многолюдная похоронная процессия. Под большим тентом виднелась гора цветов и венков. Люди, пришедшие проститься с покойником, сидели на мягких складных стульях. Кем бы ни был умерший, в деньгах он явно не нуждался. Я оглядел припаркованные машины. Все они щеголяли эмблемами дорогих марок: «кадиллак», «мерседес», «ауди», даже один «ягуар»… И белоснежный джип Кларка Ричардса.
Какого черта?!
Скользнув взглядом по лицам собравшихся, я быстро его нашел. Он сидел в первом ряду. На нем был черный костюм с белой рубашкой и бордовым галстуком. Русые волосы зализаны назад. Левой рукой он с бесстрастным видом обнимал Мелоди. Она, вся в черном, горестно жалась к нему. Лица одноклассницы я не видел, не различал слез, но даже издалека заметил, как вздрагивали ее плечи, и остро ощутил ее горе.
Справа от Мелоди сидел старший брат Эван, рядом с ним – женщина, в которой я узнал их мать, рядом с миссис Доувер – наверное, мистер Доувер. Похоже, что там собралась вся семья, но, судя по тому, что разместились они в первом ряду, умер кто-то из ближайших родственников.
Я уставился в грязь. «Прах к праху…» Горло сжалось. Прощай, дедушка. Спасибо за грузовик.
Поздно вечером, лежа на кровати, я отправил Мелоди сообщение: «Как ты? Был сегодня на кладбище и видел тебя». Она сразу же отписала: «В пятницу умерла моя бабушка. Сегодня хоронили. Ненавижу свою семью. Они думают только о деньгах». «Паршиво», – ответил я.
Через полчаса Мелоди снова мне написала: «Я в форту. Захотелось подышать и поглядеть на небо. Приходи, если хочешь». Набрав «ОК», я нажал «отправить» и схватил куртку, висевшую у меня на двери.
Когда я выходил, отец глянул из-за своего стола, на котором были разложены его бухгалтерские книги и стопки папок. Покосившись на мои ботинки и капюшон, он ничего не сказал – только стиснул челюсти. Я разочаровал его. Но если он думал, что после смерти деда я превращусь в добропорядочного обывателя, то совершенно меня не знал.
Ветра почти не было, хотя стоял март. По сравнению с первой половиной дня заметно потеплело. Зайдя во двор Доуверов, я нырнул в дверь форта, поднялся по лестнице и замер: Мелоди сидела у стены в майке на тонких бретельках, до пояса закутавшись в одеяло.
– Привет, – сказал я.
– Привет.
Ее голос прозвучал надтреснуто, как запись на старой пластинке, и я понял, что это от слез. Сняв куртку, я сел достаточно близко к Мелоди, чтобы дотронуться до нее, но прикасаться не стал. По опыту я знал, чего в таких случаях не надо говорить: «Соболезную». Не потому, что это плохо или неискренне, а просто на это нечего ответить. Взамен я спросил:
– Какой была твоя бабушка?
Уголки губ Мелоди чуть заметно приподнялись. Она прижалась щекой к колену и посмотрела на меня:
– Шумной. Упрямой. Мои родители терпеть в ней этого не могли. Они считали, что она недостаточно здравомыслящая – в отличие от них. Она не страдала особой деликатностью и никого не боялась. Все мечтали ее заткнуть, но не решались диктовать ей, потому что у нее был толстый кошелек и она распоряжалась им сама. – Судя по описанию, эта женщина не учила Мелоди подчиняться старшему брату и кавалеру. – У бабушки была куча внуков, но меня она любила больше всех. Она сама мне так говорила.
Вторя ее слабой улыбке, я тоже улыбнулся:
