Игорь Соколов - Мнемозина, или Алиби троеженца
С годами каждая новая осень превращается в синоним твоего собственного увядания.
Ты еще что-то говоришь, успокаиваешь себя, но ощутимые признаки наступающего разрушения уже видны на всем твоем облике, и ты ничего с этим не можешь поделать.
Ты хочешь быть молодым и даже остаешься таковым в душе, но чувствуешь нечто огромное, что придавливает тебя своим вечным грузом.
Просто многие стараются этого не замечать, и, наверное, правильно делают.
Я все также лежал в кустах и думал, тихо и незаметно проваливаясь в сон.
Проснулся я уже в сумерках от страстного дыхания и стона, рядом от меня в трех шагах совокуплялись молодые.
Я хотел уже встать, чтобы уйти из парка, но тут же подумал о том, как я испорчу им их чувство обладания, их тайный интимный союз, и продолжил свое лежание.
На небе загорались звезды, утешая меня тем, что во всем угадывается какая-то неуловимая бесконечность как загадка собственного бессмертия. Наконец парочка затихла, и я осторожно, на четвереньках выполз из-под кустов.
Прямо напротив меня на дорожке стояла кучка пьяных бритоголовых подростков-скинхедов, но в темноте они не могли разглядеть меня, как и я их, а ведь это могли быть те самые подонки, которые избивали Розану, поэтому я обошел их зарослями кустарников, ощущая в душе предательский страх.
Мне хотелось побежать, но я шел, восставая против собственного страха, убеждая себя в своей жизненной правоте, которая, казалось, была никому не нужна, кроме меня самого. У выхода из парка, у ворот, на скамейке под фонарем, я неожиданно увидел ее.
Она сидела одна и курила, возможно, она ждала меня, только она глядела на тех, кто входил, а я выходил, и со спины, когда я прошел мимо, она меня не узнала.
В своей жизни я совершил множество необъяснимых поступков, может быть потому, что боялся много раз ошибиться, хотя с годами осознал, что все, что я делал, было ошибочным и по-своему нелепым, я никогда не был уверен в себе, и это меня всегда подводило.
Большинство искало эту уверенность не только в себе, но и в обретении своей семьи, своего гнезда, а я не искал, и только под старость, когда уже весь сморщился и постарел, вдруг захотел наверстать упущенное! И зачем, для кого?
Для себя? Уж слишком метафизично что-то искать для себя на старости лет! И почему я прошел мимо нее, ведь она меня ждет уже столько времени, и во чреве у нее может мой ребенок?! И думаете, что она меня искренно любит!
Глупость, как можно любить старика-пенсионера?! Да еще такой молодой дочке нефтяного короля?!
Я хочу вернуться назад, но что-то меня удерживает, может моя связь с Мнемозиной, и с Верой. Почему-то вдруг я ощутил себя их покровителем, и самое странное, что они тоже. Конечно, Мнемозина вначале испугалась моего шантажа и подчинилась, но впоследствии, когда я благодаря этому лишил ее невинности, сделал беременной и стал ей намного ближе, с ней произошла удивительная метаморфоза.
С одной стороны она продолжала противиться нашему союзу, а с другой, она все сильнее увязала в нем, как муха в меду, и даже боялась сама себе признаться в том, что она уже привыкла ко мне, и что уже не может без меня, хотя бы, потому что я будущий отец ее ребенка становлюсь ей все приятней, все ближе и родней.
И Вера, обманутая Мнемозиной, оказалась тоже вовлеченной в эту странную игру.
Мнемозина поманила ее куском хлеба как мышку, а та и попалась в ловушку, а ловушка захлопнулась, и очутилась она в такой же зависимой беременности от меня, как и Мнемозина.
Она даже не пыталась бежать из дома, когда узнала об этом, а потом они обе давным-давно уже привыкли к моему телу, очаровались мной, и пусть я с лица морщинистый старик, но в интимной части-то я еще очень многое могу!
И мое неувядаемое древо с таким же блеском как в былые года проницает их молодые тела и слабые души! И пусть хоть кто скажет мне: «Прекрати эту игру, разорви этот выдуманный тобою брак», – я все равно никогда этого не сделаю.
Этот брак, мое необычайное детище, попал ко мне как подарок судьбы, как болезнь, приобретаемая исключительно половым путем! А впрочем, и духовным путем! В этой жизни все тесно связано между собой, а если и рвется, так до самого конца! Так я шел домой и тешил себя собственными мыслями, как ребенок сладким.
О, если бы я только знал тогда, что моя юная и коварная незнакомка от самого парка следует за мной по пятам.
Но нет, я был весь во власти чудных дум, в эти минуты я не столько жил, сколько парил над землей, над Москвой, горящей всеми огнями в яркой полутьме своего свободного существования, над ее рекой, чьи волны дрожащим светом, звали в свою тревожную глубь…
«Мир прекрасен, и надо пользоваться каждой секундой быстро убегающего времени», – говорил я себе, и тут же делал паузу, чтобы продолжить свой внутренний монолог на возрастающей ноте. «Конечно, – говорил я себе, – скандалы не облегчают семейной жизни, но благодаря им, в какой-то степени, возрастает потребность в сексе!
Можно побаиваться женщин, но лучше все же, когда они побаиваются тебя, тогда они становятся добры, и ими можно вертеть в любую сторону! Хочешь – влево, хочешь – вправо, куда угодно! Можно прийти поздно или вообще не ночевать, – и никто тебе слова не скажет, потому что их двое и между ними идет нормальная конкуренция.
Каждая хочет мне по своему угодить как отцу своего будущего ребенка! Боже, какую я выдумываю ахинею, и как мне не стыдно?! Не стыдно, потому что я их люблю!
Люблю с безумной силой помраченного рассудка, из последних сил своей умудренной зрелости!»
А вот и наш дом, стоящий на берегу Москвы-реки, вот свет в окне нашей квартиры, я магнитной карточкой открываю дверь, следом за мной в сумерках плетется какая-то девчонка, со спущенными на глаза темными волосами.
Мы садимся вместе в лифт и едем. Я опять думаю о своих женах, и главный вопрос, который меня беспокоит: почему они так покорны мне и послушны?! Неужели я так страшен?! Или я чего-то не понимаю в этой жизни?!
Я выхожу из лифта. Девчонка с длинными черными волосами, совсем скрывающими ее лицо, идет за мной. Вот дрянь, привязалась!
– Хочешь денег?! – грубо спрашиваю я, но она мотает головой, лица ее из-за длинных волос не видно.
Видно, какая-то умственно отсталая!
Все-таки, как ни грустно, – думаю я, – а в нашей стране ширится количество дебилов! Ну, и Бог с ней, с этой убогой! Пусть идет куда угодно!
Я нажимаю указательным пальцем на кнопку звонка, и мне открывают дверь нарядно одетые Мнемозина с Верой, громко играет музыка.
Они таинственно молчат и улыбаются, что-то пряча у себя за спиной, и только тут я вспоминаю, что сейчас уже полпервого ночи, и сегодня, как ни странно, мой день рожденья.
