Сесилия Грант - Разбуженная страсть
– Хотите об этом поговорить? – спросил он наконец.
– Нет.
– А вы когда-нибудь кому-то об этом рассказывали?
– Нет.
Он заговорил не сразу.
– Он вас бил?
– Нет! Я же вам сказала, что не хочу об этом говорить.
– У него был дурной нрав?
– Ничего подобного. Ничего из того, о чем вы могли прочесть в книгах. – Но если она не ответит ему, то он представит драму, достойную готического романа. – Просто мы были далеки друг от друга. Я всегда считала, что жена должна испытывать к мужу уважение, а мужчина должен быть надежным и не терять над собой контроля.
– А от любителя выпить этого было не дождаться, верно?
Она тяжко вздохнула:
– Да, верно. Выпивка меняла его. Он ничего не помнил. Несколько часов выпадали из его жизни.
– Но он помнил, как дойти до вашей постели.
Марта вздрогнула – как будто ее грудь разрезали ножом и коснулись бьющегося сердца. Как бы она ни пыталась представить привычку мистера Расселла досадной помехой, факт оставался фактом: он, ее муж, мог прикасаться к ней, когда пожелает. Мужчина, ставший чужим для своей жены, по-прежнему сохранял за собой это право. А у нее не было права ему отказать.
Но все могло быть и хуже. Он ведь не бил ее. Он не был жестоким.
Марта быстро заморгала, но, к счастью, темнота скрыла от любовника ее состояние. Сделав глубокий вдох, она с силой сжала кулаки.
– Марта… – Он пристально смотрел на нее, и казалось, что во взгляде его были тепло и участие. – Марта, я…
– Мистер Мирквуд, – ее голос прозвучал властно и непреклонно, – ваши доброта и забота делают вам честь, но я больше ничего не скажу на эту тему. Давайте лучше спать.
Он зашевелился и обнял ее. А потом наклонился и поцеловал в лоб.
– Тогда спокойной ночи, – сказал он, и она ощутила его теплое дыхание.
Тео тут же лег на спину, а Марта еще долго слушала его дыхание, которое становилось все ровнее, пока не перешло в тихий храп.
Ночью, переворачиваясь на другой бок, она столкнулась с Тео. Он тотчас обнял ее и привлек к себе – словно они уже не раз спали в одной постели. Она затаила дыхание, ожидая, что случится дальше, но ничего не произошло. Казалось, его рука действовала, повинуясь инстинкту, выработавшемуся после бесчисленных ночей, которые он провел с женщинами. Или ее присутствие с ним рядом совпало со сном об очередной любовнице?
Впрочем, это ее не касалось. Ему могло сниться что угодно. Но она бы предпочла не становиться для него «заменителем», очередной женщиной, попавшейся на его удочку. Их ноги соприкасались. Рука его лежала у нее на груди. Подбородок едва не касался ее макушки. Она чувствовала биение его пульса, слышала его дыхание, чувствовала, как вздымается и опадает его грудь. Наверное, скоро он перевернется на другой бок и отпустит ее, но сейчас, когда она лежала в его объятиях, ей оставалось лишь размышлять…
Если женщина любит мужчину, она должна мечтать о таких вот ночах. Какая странная мысль! Мечтать о прикосновении его руки? О теле, лежавшем рядом с ней? О тихой мелодии его дыхания?
И разве она могла заснуть, когда он, казалось, был повсюду?
Марта осторожно высвободилась и столь же осторожно перебралась на свою половину кровати. В следующее мгновение его рука напряглась и крепко обхватила ее. Он что-то невнятно пробормотал, и их ноги снова соприкоснулись. А его губы опять коснулись ее макушки.
– Вы не спите, Мирквуд? – прошептала она. Разве можно было это делать во сне?
Он не отозвался, и в полной темноте она произнесла:
– Теофилус…
Слово улетело, как пушинка с ладони, легкое и невесомое.
Он снова что-то пробормотал, а затем опять задышал спокойно.
Марта закрыла глаза в ожидании сна… или рассвета. Скорее всего последнего. Ее дыхание стало таким же мерным и ритмичным, как и у него. Что ж, если ей не удастся уснуть, они не пропустят ранний час, когда ему надо будет вставать и уходить. Тогда она и попросит его не лежать в постели, раскинувшись.
Женщина! Какая-то часть его мозга сообщила ему об этом. Женщина на расстоянии менее двух футов от него.
Обоняние подтвердило его догадку. Сладкий запах обнаженной женщины с примесью… чего-то цветочного. Сирень. Пудра с ароматом сирени. Ах да, та самая женщина…
Тео открыл глаза и увидел бледно-серую полоску между штор. Небо еще не окрасилось рассветными цветами, но это случится совсем скоро. Тогда ему нужно будет уходить.
Но у него еще есть время. Не стоило будить ее.
Она лежала спиной к нему. Волосы рассыпались по подушке, а одно плечо было открыто. Он потянул простыню и целомудренно накрыл ее. Медленно пододвинулся ближе. Его грудь легко коснулась ее спины, и он обхватил ее рукой. Аккуратно раздвинул ее ноги и столь же аккуратно вошел в нее.
– Что вы делаете? – Она тут же проснулась. – Мы же занимались этим совсем недавно.
Он тихо вздохнул.
– Дорогая, вы не могли бы спать дальше?
– Спать?! Вы с ума сошли! Да от этого и мертвая проснется!
– Боже, если бы я знал, что вы пробудитесь с таким чувством юмора, я бы тогда сделал это ночью. – Наверное, ему не следовало так поступать. Он вспомнил, что она говорила ему, вспомнил свою искреннюю клятву уважать ее сдержанность и доказать, что он лучше ее покойного мужа.
А теперь он навязывался ей, да еще требовал, чтобы она заснула. Но она его не остановила. Если бы она этого не хотела, то попросила бы его остановиться.
Он откинулся назад.
– Вы действительно хотите, чтобы я прекратил? – Он тяжело дышал, словно только что пробежал от моста Воксхолл до Сент-Джеймсского дворца.
Она глубоко вздохнула и на миг задумалась.
– Не думаю, что это повредит. К тому же утреннее семя может оказаться полезным.
– Отличная мысль. Как раз об этом я и подумал. – Он постарается. По крайней мере у него благие намерения.
Тео прикоснулся губами к плечу любовницы, стараясь не поцарапать ее отросшей за ночь щетиной.
Глава 11
Второй день молотьбы лишь укрепил его взгляды. Как он сможет теперь наслаждаться тостом, зная, какой за всем этим стоит тяжкий труд? Интересно, какой самодовольный болван первым выразил недовольство такими плодами земли, как фрукты и дичь, и обратил расчетливый взор на колосья? Он бы хотел встретиться с этим человеком и как следует огреть его чем-нибудь тяжелым по голове. Если, конечно, он все еще умеет быстро бегать. Почти четыре недели без отдыха в гостиной могли нанести непоправимый вред его здоровью.
