Элис Хоффман - Практическая магия
Он не переставая выкрикивает мерзости, но внезапно поток их обрывается, он замолкает, и Кайли ясно, что наступил решающий момент. Мужчина погнался за ней всерьез: он настигнет ее — сейчас или никогда. Кайли дышит прерывисто, неровно, но заставляет себя сделать глубокий вдох и поворачивает в сторону. Поворачивает резко, бежит почти прямо на него, он выставляет руки вперед, готовясь ее поймать, но она уворачивается, держа на Развилку. У нее длинные ноги, ей не преграда ни пруд, ни даже озеро. Один хороший прыжок — и она взмоет туда, где звезды, где ясно, холодно и безмятежно и где такого, что происходит в эти минуты, не бывает!
Когда он оказывается так близко, что вот-вот ухватит Кайли за рубашку, она уже добегает до Развилки.
Невдалеке — рукой подать — какой-то мужчина прогуливает по улице золотистого ретривера. На углу сбились в кучку шестнадцатилетние ребята из школьной команды по плаванию, возвращаясь после тренировки в городском бассейне. Наверняка услышат, если позвать на помощь, но в этом уже нет надобности. Мужчина, который гнался за Кайли, останавливается и отступает назад, в заросли сорной травы. Теперь ему нипочем не угнаться за ней, потому что она-то бежит не останавливаясь. Перебегает через проезжую часть на другую сторону, бежит мимо бара, мимо супермаркета, не в силах остановиться или хотя бы сбавить ход, покуда не вбегает в кафе-мороженое и колокольчик над входом не звякает, возвещая, что дверь открылась и теперь снова надежно закрыта.
Все ноги у Кайли в грязи, она дышит тяжело, каждый вдох сопровождается удушливым свистом, точь-в-точь как у кролика, который учуял за собой койота или охотничью собаку. Пожилая супружеская пара отрывается от своего пломбира и озадаченно таращит на нее глаза. Четыре разведенные дамы за столиком у окна оценивают взглядом, в каком растерзанном виде появилась Кайли, вспоминают, сколько у каждой трудностей с собственными детками, и разом решают, что, пожалуй, время ехать домой.
Антонию в данный момент не слишком занимают посетители. Она стоит, удобно облокотясь о прилавок, и с улыбкой поглядывает на Скотта Моррисона, который объясняет ей, в чем разница между нигилизмом и пессимизмом. Он приходит сюда каждый вечер есть сливочное мороженое с хрустящим печеньем и влюбляется все сильнее. Часами они с Антонией просиживают на заднем или переднем сиденье машины, принадлежащей матери Скотта, целуясь так, что губы потом распухают и горят, забираясь друг к другу руками в самые потайные места, изнемогая от истомы до того, что ни о чем ином оба думать не в состоянии. Не раз за эту неделю и Скотту и Антонии случалось переходить через дорогу, не глядя по сторонам, и испуганно шарахаться обратно на тротуар, когда им яростно сигналят водители. Они обитают в своем, особом мире, таком далеком от реальности и совершенном, что им нет дела до уличного движения или даже того обстоятельства, что кроме них существуют и другие люди.
Вот и сейчас до Антонии не сразу доходит, что это ее сестра стоит и стряхивает кусочки грязи и травинки на крытый линолеумом пол, за чистоту которого, кстати, положено отвечать Антонии.
— Кайли? — говорит она на всякий случай, для полной уверенности.
Скотт озирается и понимает, что странные звуки позади, которые он принимал за стрекот кондиционера, на самом деле чье-то сбивчивое дыхание. Царапины у Кайли на ногах начали кровоточить. По рукам и по рубашке размазана шоколадная глазурь.
— Господи Иисусе, — говорит Скотт.
К нему время от времени приходила мысль о карьере врача, но, когда доходит до дела, он не в восторге от тех сюрпризов, которые горазда преподносить человеческая особь. Уж лучше обратиться к чистой науке. Оно и надежнее, и куда спокойней.
Антония выходит из-за прилавка. Кайли просто стоит и смотрит на нее, и Антония вмиг безошибочно угадывает, что случилось.
— Пошли.
Она хватает Кайли за руку и тянет за собой в заднюю комнату, где хранятся швабры, метлы и канистры с сиропом. Скотт тоже идет следом.
— Может быть, лучше отвезем ее в травмопункт? — говорит он.
— Ты знаешь что, иди постой за прилавком, — предлагает ему Антония. — А то вдруг будут еще посетители.
Скотт мнется в нерешительности, и у Антонии уже не остается сомнений, что он действительно ее любит. Другой на его месте смылся бы в ту же минуту. Рад был бы сбежать от подобной сцены.
— Ты уверена? — спрашивает Скотт.
— Еще как! — Антония кивает головой. — Абсолютно. Она вталкивает Кайли в подсобку.
— Кто это был? — спрашивает она. — Что он тебе сделал?
Кайли все еще чувствует запах шоколада, и ее так мутит от него, что ей трудно устоять на ногах.
— Я убежала, — говорит она.
Голос как будто не ее. Звучит так, словно ей лет восемь.
— Он тебя не тронул? — У Антонии голос тоже какой-то чужой.
Электричество в подсобке Антония включать не стала. В открытое окно льется волнами лунный свет, серебрит девочек, точно рыбок в воде.
Кайли глядит на сестру и мотает головой. Антония мысленно перебирает все те бессчетные гадости, которые говорила и делала неизвестно почему, и краска стыда заливает ей лицо и шею. У нее даже мысли не было никогда проявить великодушие или доброту. Ей хотелось бы утешить сестру, обнять, прижать к себе, но она этого не делает. Думает: «Прости меня», но выговорить это вслух не получается. Слова застревают у нее в глотке, потому что они должны были быть сказаны давным-давно.
Но Кайли все-таки понимает, что творится в душе ее сестры, и потому может наконец дать волю слезам, которые сдерживала с первой же минуты, как бросилась бежать по пустырю. Когда она успокаивается, Антония закрывает кафе. Скотт подвозит их до дому сквозь влажную тьму. Лягушки с ручья повылезали на дорогу, Скотту приходится то и дело вилять, ведя машину, но кой-кого из этих тварей объехать все же не удается. Скотт знает, что в этот вечер произошло нечто важное, хотя что именно — ему не очень ясно. Он делает открытие, что у Антонии по носу и щекам рассыпаны веснушки. Будь ему суждено видеться с нею каждый божий день до конца своей жизни, он и тогда не уставал бы всякий раз заново поражаться и трепетать при взгляде на нее. Скотт борется с побуждением стать на колени, когда они доедут до дому, и сделать ей предложение, хотя ему еще год учиться в университете. Антония оказалась не той вздорной, избалованной девчонкой, какой он считал ее. А главное, она — та, которой достаточно положить ему руку на колено, и сердце у него забьется как сумасшедшее...
— Погаси фары, — говорит Антония Скотту, когда он сворачивает на подъездную аллею к их дому.
