Даниэла Стил - Возвращение
Он ничего не ответил, прочитал все записки, скомкал и выбросил в унитаз. Все же сначала прочитал. Все до единой, черт побери…
Первая наша неделя с Крисом прошла как-то странно. Мы то прямо говорили о Мэрлин, то пытались стыдливо избегать этой темы. Но, что бы мы ни делали, избавиться от ее незримого присутствия не удавалось. Мне, во всяком случае. Однако я научилась чувствовать себя более независимой. Мне нравилось думать о Крисе, но физическая близость уже не играла такой роли, как раньше. Теперь я знала и его слабые стороны. Это Гордон разбаловал меня. С ним было легко, он волновался и заботился обо мне, залечивал мои старые раны и не наносил новых. Но я все равно светилась от счастья, улыбалась и продолжала любить Криса, хоть и ругала себя последними словами. Знать, что он близко, иметь возможность прикоснуться к нему… Мои чувства к Гордону были здесь ни при чем. Крис оставался Крисом.
В четверг Джулии сделали операцию. В справочной отвечали скупо: самочувствие удовлетворительное, больная находится в палате интенсивной терапии, куда посетителям вход воспрещен. Я не слишком разбиралась в больничной терминологии, но все же поняла, о чем речь. «Состояние удовлетворительное» – чушь собачья, но палата интенсивной терапии – это куда более определенно. Со сломанным пальцем туда не кладут. Там лежат больные, которые вполне могут отправиться прямиком на кладбище, а тот, кто сумеет уцелеть, едва ли вынесет оттуда веселые воспоминания. Это палата для очень тяжело больных, оснащенная мониторами, которые сообщают врачам о малейшем изменении вашего состояния и скрупулезно высчитывают шансы на спасение. Однако врачи рассказывают об этом только друг другу, а знакомым и родственникам лаконично отвечают: «Состояние удовлетворительное…»
В пятницу позвонил Джон Темплтон и попросил зайти к нему в кабинет. Там уже сидели Джин, Гордон, Элоиза Фрэнк и трое других сотрудников, которых я знала только в лицо. Стоило Джону раскрыть рот, как я поняла, что речь пойдет о Джулии. Нам сообщили следующее:
– Как все вы знаете, Джулии вчера сделали операцию и взяли биопсию ткани. У нее… – тут Джон сделал драматическую паузу – … рак кости. Прогнозы на дальнейшее туманные. Она может прожить либо год-два, либо все кончится через несколько недель. Врачи еще не знают. Многое зависит от того, как она перенесла операцию. Пока Джулия очень слаба, за ней установлено постоянное наблюдение. Посещать ее нельзя, но, как только появятся новости, я вам скажу. Нам остается только молиться за нее. Еще раз очень прошу ничего не говорить остальным сотрудникам. Они узнают обо всем в свое время. Если она немного оправится, каждый сможет посетить ее, а до тех пор едва ли имеет смысл говорить об этом. Спасибо вам. Мне очень жаль. Поверьте, я чувствую себя так же скверно, как и все вы.
Тут мы заскрипели стульями, пробормотали: «Спасибо, Джон», потянулись за сигаретами и молча направились к выходу, ощущая тоску и одиночество.
Гордон проводил меня до кабинета и вошел следом, закрыв за собой дверь. Мы обнялись и заплакали. Гордон Харт, много повидавший мужчина, потерявший Хуаниту и безразличный к тому, что она была проституткой, оплакивал Джулию Вейнтрауб. Мы раскачивались взад и вперед, обхватив друг друга и оплакивая не только Джулию, но и свою неудавшуюся судьбу.
Глава 26
Как ни странно, от неожиданного вторжения Криса наши отношения с Хартом почти не изменились. И все благодаря Гордону. Он прилагал титанические усилия, чтобы сохранить мир. Не было ни крутых подъемов, ни спусков, ни проявлений неудовольствия, хотя виделись мы реже, чем раньше. И, естественно, реже спали друг с другом.
С Крисом же все получалось наоборот. Жизнь у нас шла бурно, то вверх, то вниз. Как всегда, ничего нельзя было сказать заранее. Минуты безоблачного счастья сменялись гневом, слезами и переживаниями. Всему виной была Мэрлин. Мы стали чаще выяснять отношения. Было ясно, что пора принять решение. Мы слишком долго топтались на одном месте. Может быть, Криса такое положение и устраивало, но я с ним мириться не могла.
Джулия после операции две недели пролежала пластом, но потом начала потихоньку поправляться. Должно быть, бог услышал наши молитвы. Она исхудала, побледнела, однако держалась великолепно. Чувство юмора ее не покинуло, делами журнала она интересовалась по-прежнему, сделала несколько очень ценных предложений для следующего номера и устроила у себя что-то вроде клуба с баром для сотрудников редакции. Весь день у ее постели толкались люди, и бывали моменты, когда в палате собирались пять-шесть человек одновременно. Невероятно, но факт: среди них неизменно была Элоиза Фрэнк. Она приходила ежедневно и вела себя совсем не так, как «больничные вампиры», обожающие вдыхать запах эфира и любоваться страданиями умирающих. Нет, Элоиза и в палате оставалась самой собой: сухой, точной и энергичной. Она организовала сдачу крови не только в «Жизни женщины», но и в других журналах, где у нее были знакомые редакторы. Это сильно уменьшало стоимость переливаний, которые регулярно делали Джулии. Элоиза могла быть порядочной занудой, но я уважала ее. Все-таки у нее было сердце. Она удивляла меня, как и многие другие. Оказалось, что нельзя судить по одежке. Люди редко позволяют заглянуть им в душу, и частенько тот, на ком ты давно поставил крест, приходит и обрушивает на тебя лавину любви. Нет ничего приятнее такого разочарования. Элоиза стала человечнее, да и все остальные тоже. Пытаясь поддержать Джулию, мы встали в магический круг и отдавали ей не только кровь, но и некую волшебную силу, которая пробуждает в человеке желание жить.
Как-то я попросила Криса навестить со мной Джулию, но он отказался.
– С какой стати, Джилл? Это ваше дело, а меня она даже не знает. Да и не люблю я ни больниц, ни кладбищ. Я считаю это ханжеством, как и церковь, в которую не верю ни на грош.
– Крис, а в гуманность ты тоже не веришь?
Вот и еще одна причина для разрыва…
Однако причины причинами, а наши отношения оставались прежними. Будь Крис каким-нибудь неотесанным деревенским парнем с Дикого Запада, все стало бы намного проще. Но он оставался хорошим и плохим, любимым и ненавистным, прекрасным и уродливым одновременно. В нем все перепуталось, но, даже если бы он был законченным негодяем, это не помешало бы мне любить его…
Месяц подходил к концу, а я так ничего и не решила. И Крис тоже. Но ведь он приезжал с Запада совсем не за этим. Дай-то бог хотя бы мне одной что-нибудь надумать.
И тут в нас проснулась нежность. Мы не знали, когда теперь суждено увидеться, и я пыталась сделать все, чтобы оставить о себе долгую память. Это время стало сумерками – нет, чудесной летней ночью, когда неизвестно откуда появляются мириады светлячков. Я любила Криса так же, как в Калифорнии, сразу забыв о существовании Мэрлин. Ну и пусть возвращается к ней, что же я могу поделать…
