Трое шведских горных мужчин (ЛП) - Голд Лили

Он ничего не говорит.

— Это нормально расстраиваться, — говорю я ему, поднимая лицо, чтобы посмотреть на него. — Жестоко, что ее у тебя отняли.

Он пожимает широкими плечами.

— Что есть, то есть.

— Как философски. — Я толкаю его. — И что же? Поэтому ты был так враждебен ко мне? Ты думал, что я собираюсь встать между вами и снова все разрушить?

— Мне потребовались десятилетия, чтобы обрести дом. Я думал, ты собираешься все испортить. Думал, ты причинишь боль Ривену и Илаю. — Он обхватывает мою щеку, голубые глаза встречаются с моими. — Мне очень жаль.

Я задумываюсь, затем надменно фыркаю.

— Ну что ж. Я тебя не прощаю.

Он смотрит вниз, опуская руку.

— Справедливо.

— Тебе придется загладить свою вину передо мной, — решаю я.

— Каким образом?

— Поцелуй меня.

Его глаза темнеют.

— Что?

— Поцелуй меня.

— Нет. — Его взгляд скользит к моему рту. — Я же говорил тебе. Я не целуюсь.

— Почему нет?

— В этом нет необходимости. Когда я трахаю девушку, это просто разрядка. Я не разворачиваю романтическое представление.

— Я знаю, что ты этого хочешь. Ривен рассказал мне. Он сказал, что ты первым заговорил о том, чтобы встречаться со мной.

Коул фыркает.

— Это не значит, что я хочу поцеловать тебя.

— В некотором роде именно это то и значит.

Он хмурится.

— Ты думаешь, раз я спас тебя от замерзания до смерти, я хочу поцеловать тебя? Это моя работа — помогать слабым существам, которые не могут справиться со снегом.

Я отказываюсь обижаться на его тон.

— Ты снова это делаешь. Отталкиваешь меня, потому что боишься. Я больше не попадусь на эту удочку. Ты можешь быть настолько сварливым, насколько захочешь. — Я придвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь к нему всем телом и кладу голову ему на плечо. — Хочешь услышать мои мысли почему ты не целуешься?

— Расскажи.

— Я думаю, ты боишься влюбиться в кого-то. Ты боишься романтики и любви. — Я протягиваю руку и провожу кончиком пальца по его скуле. — Проще заниматься безэмоциональным сексом, не так ли? Это просто бессмысленный трах. Но когда ты смотришь женщине в лицо и целуешь ее, ты открываешься ей. Ты обращаешься с ней так, словно она тебе небезразлична. А это значит, что она может причинить тебе боль.

— Очень проницательно, — выдавливает он.

Я прижимаюсь еще ближе.

— Но тебе больше не нужно бояться. Джоанна двинулась дальше. Пришло время и тебе это сделать.

Он ощетинивается.

— Я не хочу говорить о ней.

— Очень жаль.

— Прошу прощения?

Я пожимаю плечами.

— Я собираюсь поговорить о ней. И ты вроде как застрял со мной в данный момент, не так ли? Если только ты не предпочтешь броситься в сугроб, чтобы избежать столкновения со своим травмирующим прошлым.

— Я должен был позволить тебе умереть в том кустарнике, — бормочет он.

— Слишком поздно, — сладко говорю я.

— Я все еще могу вышвырнуть тебя обратно.

— Нет. Ты не можешь. Ты скорее навредишь себе, чем кому-то другому, и мы оба это знаем.

Я кладу руки ему на щеки, заставляя его посмотреть на меня.

— Я понимаю. Она причинила тебе боль. Ты потерял свою семью и всех, кого ты любил. Это не значит, что ты никогда больше никого не полюбишь. Единственный человек, который мешает тебе завести семью — это ты, Коул. Ты отталкиваешь всех, пытаешься отпугнуть людей, которые заботятся о тебе, изолируешь себя за чертовым Полярным кругом только для того, чтобы тебе никогда больше не пришлось смотреть в глаза женщине.

Его глаза вспыхивают. Он открывает рот. Я кладу на него свою руку.

— У тебя может быть ребенок. У тебя может быть жена и семья. И да, они могут причинить тебе боль. В конце концов мы теряем всех, кого любим. Но это не значит, что мы должны прекратить пытаться.

Он медленно качает головой.

— Ты ничего не знаешь.

— Я знаю тебя, — настаиваю я. — Ты не ненавидишь людей. В глубине души ты добрый и нежный. Так почему бы просто не уступить…

— Я не могу сделать это снова! — огрызается он, обрывая меня. — Ривен рассказал тебе, как он нашел меня после того, как я понял, что ребенок не мой? Я жил в квартире в стокгольмском районе красных фонарей, и из меня каждую ночь выбивали дерьмо ради развлечения.

Я моргаю.

— Что?

— Я участвовал в подпольных боях. Это единственное, что давало мне хоть какие-то чувства. Если бы я продолжал в том же духе, я бы умер. Я хотел умереть.

Гнев, смешанный с болью, разрывает меня на части. Я опускаю глаза на шрамы, покрывающие его грудь.

— Это от…

— Да. — На его челюсти дергается мышца. — Я не смогу пережить это снова. Я не смогу.

Мои ноздри раздуваются. Я смотрю ему прямо в лицо.

— Можешь, — рычу я, практически обнажая зубы. — Ради всего святого, ты борешься с лосями и волками и зарабатываешь на жизнь, преодолевая штормы, и ты думаешь, что недостаточно силен, чтобы тебе несколько раз разбили сердце? Если весь остальной мир может это сделать, то и ты сможешь. Ты самый сильный мужчина, которого я когда-либо встречала. — Я так близко к нему, что мои сиськи прижимаются к его груди. Его сердце колотится под мышцами, и я чувствую, как его член твердеет у моего живота. Его ледяные глаза пронзают мои, когда его рука скользит вниз к моему бедру, сжимая. Я отталкиваю его. — Нет. Я не собираюсь тебя трахать. Ты думаешь, я хочу спать с парнем, который слишком труслив, чтобы поцеловать меня в губы?

Его хватка на мне крепче.

— Я не трус, — говорит он, опасно низким голосом.

— Так докажи это! Возьми себя в руки и двигайся дальше! Позволь себе избавиться от груза прошлого! По всей планете есть люди, которые хотели бы видеть тебя в своей семье. Кто бы полюбил тебя, Коул, если бы ты просто впустил их…

Он прерывает меня своим ртом.

ГЛАВА 28

ДЭЙЗИ

Ошеломляет, как три поцелуя могут быть такими разными. Поцелуй Илая зажег меня изнутри, наполнил энергией и счастьем, пока я не почувствовала головокружение и игривость.

Поцелуй Ривена заставил весь остальной мир затихнуть, согревая меня, словно огонь.

Поцелуй Коула заставляет меня чувствовать себя громоотводом в разгар грозы. Я стону ему в рот, когда наши губы соприкасаются. Каждый нерв в моем теле словно горит.

Он заставляет мой рот открыться и грубо просовывает в меня свой язык. Я вздрагиваю, тая, когда наши языки соприкасаются. Коул целуется, словно дерется. Борется со мной, пытаясь одержать верх. Мне это нравится. Это заставляет меня чувствовать себя опасной, подпитывает во мне дикую жилку, превращая меня в какое-то первобытное животное. Он хватает мои волосы в кулак, собирая их в хвост, и откидывает мою голову назад. Я впиваюсь ногтями в его шею, затем провожу ими по его плечам. Он вздрагивает, прижимаясь еще ближе. Его поцелуй кажется отчаянным, как будто он хотел этого долгое, долгое время, и теперь, когда он наконец делает это, он не может остановиться. Мы становимся все ближе и ближе, целуемся, покусываем друг друга. Я сильно кусаю его за губу, и он издает низкий звук глубоко в груди, дергая меня к себе на колени.

Внезапно его твердый как камень член трется о мой клитор. Мы оба ахаем, глядя вниз. Единственное, что нас сейчас разделяет, — это миллиметр ткани. Медленно Коул протягивает руку и касается моей талии, обхватывая своими большими руками мои ребра. Я закрываю глаза, чувствуя, как мурашки покрывают все мое тело. Его грубые, мозолистые пальцы опускаются к моим бедрам, сжимая нежную кожу, и я не могу удержаться, чтобы не прижаться к нему.

Его руки замирают.

— Что, черт возьми, я делаю? — бормочет он.

Я осторожно открываю глаза.

— Трогаешь меня, — напоминаю я ему. — Почему бы тебе не попробовать потрогать мои сиськи? У них отличные отзывы.

Он качает головой, часто моргая, как будто у него кружится голова.

— Ты не хочешь этого. Тебе нравятся другие.