Вероника Кузнецова - Робин
Его слова, как тупые зазубренные лезвия, рвали моё сердце.
— Сэр, я пришёл сюда с вами только потому, что за мной шёл человек, который ненавидит меня и поклялся убить. Рваный чуял его. Как только я увижу, что опасности больше нет, я сразу же уйду. Мне от вас ничего не надо.
Я торопливо ушёл, почти убежал в отведённую мне комнату, бросился на кровать и вцепился зубами в угол подушки. Ярость, унижение, ненависть, обида и жалость к самому себе образовали мерзкое чувство, которому нет названия. Я был бы рад причинить боль каждому, с кем мне доведётся встретиться в этом доме, но с особенным наслаждением заставил бы страдать мистера Эдварда.
Так я и лежал, пока не пришла Фанни. Наверное, она ничего не знала о моём побеге и возвращении, потому что ни словом не обмолвилась об этом и вела себя, как всегда. Она говорила о своей сестре, жаловалась на её доверчивость и легкомыслие и даже пожелала узнать моё мнение, следует ли ей поговорить с мистером Эдвардом и попросить место для неё в этом доме. По её словам выходило, что её сестра была очень умелой и старательной девушкой, но за ней нужен был постоянный надзор. Она так увлечённо строила планы насчёт своей сестры, что даже я заинтересовался этой проблемой.
— Попробую, — решилась Фанни. — Как только мистер Белл уедет, я сейчас же поговорю с хозяином. Посмотришь, какая славная у меня сестра.
Я подумал, что, может быть, ко времени отъезда мистера Белла я уже успею покинуть город. Фанни этого не подозревала, и мне было приятно сознавать, что я знаю нечто такое, чего не знают другие. Я уйду, начну новую жизнь, увлекательную жизнь бродяги или лучше странника, а этот дом останется жить своей прежней жизнью, словно меня здесь никогда и не было.
— Что ты загрустил, Робин? — ласково спросила Фанни.
— И не думал грустить, — отрезал я. — Мне ещё никогда не было так весело.
— Значит, мне показалось, — уступила девушка. — А раз тебе весело, то улыбнись и иди завтракать.
Всё во мне перевернулось, когда я подумал о встрече с мистером Чарльзом и остальными, которые, наверное, потешались над уличным вором, называвшим отцом богатого джентльмена. Мне нет до них никакого дела, мне они безразличны, но как же мучительно их видеть!
— Иду, — пробормотал я, наугад открывая книгу про Робин Гуда, чтобы оттянуть время и придти в себя.
— А он не терял хладнокровия, — заметила Фанни, заглядывая через моё плечо. — Я бы, наверное, не решилась так запросто разговаривать с людьми, которые меня ищут, чтобы арестовать.
Это был не мой случай, но почему-то он меня подбодрил. Люди, собравшиеся к завтраку, не хотели меня арестовывать, но они были моими врагами, а я, названный Робертом в честь этого героя, не покажу им своего смятения.
— Иду, — повторил я, захлопывая книгу.
Я шёл в столовую и думал, как мне себя вести. Поздороваться, как здесь принято, сказать что-нибудь дерзкое или вообще промолчать?
— Доброе утро, Робин, — первым приветствовал меня мистер Эдвард.
— Доброе утро, — вырвалось у меня по привычке, и это можно было понять, как приветствие всему обществу.
— Садись на своё место, Робин, — сказала леди Кэтрин. — Мы ждём только тебя.
Я упорно не смотрел на мистера Чарльза, хотя он был постоянно у меня перед глазами.
— Ночью ужасно лаяла собака, — пожаловался Поль. — Она лаяла, наверное, целый час. Я даже начал думать, что лезут воры, но она замолчала.
Мистер Белл, на которого я в этот миг смотрел, стал пепельно-серым.
— Она не просто лаяла, — подхватила Энн. — Она о чём-то кричала. Что случилось?
— Наверное, ей приснился дурной сон, — попытался успокоить дочь мистер Белл, улыбаясь через силу.
— Кто-нибудь ходил около решётки, вот она и отгоняла его, — подал голос мистер Чарльз.
— Если бы собаки могли говорить, они рассказывали бы много интересного, — сказала Энн.
— К счастью для них, они не умеют говорить, — задумчиво произнёс мистер Эдвард, и почему-то у меня холодок пробежал по коже.
— Дядя Эдвард, как странно вы говорите! — удивилась девочка-кукла, широко раскрывая глаза.
— Ничего странного, — возразил Поль. — Если бы они болтали, как сороки, только по-человечьи, их никто не стал бы заводить. Сейчас делай при них что хочешь, а они только хвостом машут или лают, а если бы умели говорить, то чуть что — побежали бы жаловаться. Слух у них хороший — мигом разнесут, что сболтнёшь, не подумав. Да ещё нюх…
— Понюхают у буфета и побегут к бабушке жаловаться на Поля, что он опять стащил пирожное, — подхватила Энн. — Тебе пришлось бы делиться добычей, чтобы заткнуть рты доносчикам.
Все засмеялись.
— Робин, ты слышал, как лаяла собака? — спросила Энн.
Я кивнул.
— Ты испугался?
— Нет.
— А кто вышел, чтобы её успокоить? — не унималась девочка.
— Я, — ответил мистер Эдвард.
— Мне не нравится эта собака, — сказала леди Кэтрин. — Если она будет лаять так каждую ночь…
— Но она не лает каждую ночь, мама, — подал голос мистер Чарльз. — В последний раз Рваный так отчаянно лаял…
Он умолк, и за столом воцарилось нехорошее молчание.
— Мистер Белл, — прервала неловкую паузу мисс Кларк. — Поль хочет взять с собой в путешествие костюм для верховой езды. Объясните ему, что он ему не понадобится.
— Никто не знает, что может мне понадобиться, а что — нет, — запротестовал Поль. — Возможно, меня пригласят на охоту.
— Кто тебя пригласит на охоту, Поль? — не выдержала леди Кэтрин. — В путешествие нужно брать лишь самое необходимое, а остальное можно купить на месте. За некоторыми особами тащат огромный багаж. Терпеть этого не могу. Три-четыре чемодана, больше не нужно.
— Три-четыре?! Бабушка, мне и одного-то много.
Последовал долгий спор о количестве багажа и удобствах путешествия, а я чувствовал себя сторонним зрителем, которому эти вопросы кажутся мелкими и далёкими. Я уйду налегке, без поклажи. Уйду ночью, чтобы никто меня не остановил, ни с кем не прощаясь. Отойду от дома, может быть, оглянусь… Я уйду через главную дверь, поэтому Рваный вряд ли заметит мой уход и не подаст голос, так что мистер Эдвард будет спокойно спать и не вернёт меня назад. Да и зачем я ему? Мистер Чарльз, наверное, уже женится и уйдёт из дома, так что он и не заметит, здесь я ещё или меня уже нет. Я мог бы попытаться уйти хоть завтра ночью, если бы меня не выследил Громила. Я знал, что он шёл следом за нами и, конечно, будет подстерегать меня на улице. Уж я-то знаю его упорство.
— Роберт, ты ничего не ешь, — сказал мне отец Уинкл.
Я впервые заметил, какие умные и пронзительные у него глаза. Он знал, что мистер Чарльз жалел, что связался со мной. Все это знали, один я был так слеп, что полюбил его, как отца. Что меня ослепило? Неужели несколько добрых слов, которые сказал подвыпивший человек? Я почувствовал сильное отвращение к сидящим за столом людям, таким благополучным и таким лживым.
