Галина Артемьева - Фата на дереве
Там, в мастерской, все шло как обычно. Я работал. Она меня всячески подначивала. Провоцировала. Ну, естественно, я опять имел с ней секс. Потом она начала уже в открытую над женой издеваться. И говорила, что все жене расскажет, что у меня с ней сын…
Я ей высказал все, что о ней думаю. И о сыне, который не мой и моим никак быть не может. Я, кстати, еще раньше как-то ей сказал: давай сделаем генетическую экспертизу, все установим, если все так, как ты утверждаешь, я, конечно, своего сына признаю и всем о нем расскажу. Говорил я так, потому что ни на секунду не сомневался, что она врала мне. Ну, она на мое предложение тогда вяло оскорбилась, вопрос вроде закрыли. А тут она опять… Короче, я понял, что все. Точка. Порезвился, и хватит. Плохо все может кончиться.
Я ей все по полочкам разложил. Выпроводил ее, вернулся в мастерскую. И тут меня охватил жуткий страх. Никогда такого не было в моей жизни. Мне стало казаться, что кто-то на меня смотрит. Я и на второй этаж поднялся, все обошел. Конечно, никого. Но ощущение не проходило.
Дальше – другие чудеса. Оказалось, Рыся со мной полететь не сможет. У нее какое-то там срочное дело, какая-то клиентка богатая в горах худеть собралась, она отправилась к ней. И никак у меня не получалось с женой словом перемолвиться. Ну никак.
Такого у нас никогда не было за все годы семейной жизни. Мы любой ценой, где бы ни находились, старались каждый день друг с другом поговорить.
С одной стороны, все вроде как спокойно, логично. И мама ваша подтверждает насчет этой клиентки. Но я же чувствую! Я прямо шкурой чую, что какая-то беда случилась.
Стал думать: могла та тварь Рысе все сообщить? А почему и нет? Тем более она тогда учуяла, что я решил всерьез все закончить. Я понимал, что она видит: я не играю, не пугаю. Я ее в такси посадил. У нее денег не было (так она сказала). И у меня рублей с собой не оказалось. Так я пошел с ней, вытащил из банкомата деньги, машину поймал, оплатил, усадил.
Ну, она такая, что могла и позвонить. По принципу: ей плохо, пусть и другим будет плохо.
– А у нее что? Рысин номер есть? – спросила Сана.
– Не должен бы. Но… при желании любой номер узнать – дело пяти минут. Ты ж понимаешь.
– Да, – безнадежно согласилась Птича, – дело пяти минут. И… наверное – да. Рыся как-то узнала. Потому что она говорит не так, как раньше, она невеселая. Но ничего мне не рассказала. Правда, может, мне только показалось… Не знаю.
– И я ничего не знаю. Я так и не смог с ней поговорить. Мне хотелось все ей рассказать, чтобы, если та еще ничего не успела сделать, лучше пусть я расскажу. Умолю простить. Пусть она от меня услышит, лишь бы не от этой бабы. Но у меня чувство, что она что-то знает.
– Ты прилетел, чтобы я помогла тебе с Рысей связаться, да?
– А у меня другой надежды и нет. Я хотел с тобой поначалу просто по телефону поговорить. Не вдаваясь в подробности. Сказать, что повздорили, чтоб ты помогла… Никак тебе дозвониться не мог. Я уже говорил. Встревожился. Стал думать, что вы все от меня отвернулись. Места себе не находил. И вот прилетел. Сюда поехал из последней надежды. Мне и сейчас кажется чудом, что я сижу, вижу тебя, с тобой разговариваю. У меня надежда появилась. Я понимаю, ты меня презираешь. Я тебе кажусь не тем, что раньше. Но просто поверь! Я лучше, чем раньше! Я понял, что могу все потерять. Вот так – одним махом. Была семья, и нет семьи. И ничего тогда нет. И не нужно ничего. Зачем тогда я?
– Ох, Петя, что ж это творится… Мне страшно… Скажи, а увидеть тебя с ней Рыся не могла? Вот, допустим, захотелось ей пойти в мастерскую… Ну, не спалось, например… Она пошла, а там вы идете…
– Я и об этом думал… Если она меня на улице увидела, страшно то, что я якобы еще не прилетел, а сам вот он я… Больше ничего страшного. Я с этой дамой даже не разговаривал. Деньги вытащил, машину остановил, и все. Единственно, что с датой возвращения обманул.
Но почему потом, когда я в мастерскую вернулся, было у меня это жуткое чувство, что кто-то смотрит прямо на меня? Даже сейчас это ощущение вызывает ужас, представь!
Птича сидела в оцепенении.
Длинный день… Очень длинный. Устала она за сегодня. И как-то… Повзрослела, что ли. Чувствовала она себя старой, никчемной… Зачем все это? Все усилия, старания, напряги… Если в результате – ни у кого счастья не выходит. Ничего не выходит, как ты ни бейся… Ей душу грела мысль, что у сестры с мужем все так хорошо, крепко, по-настоящему… Все эти годы она только их примером и держалась. А теперь – что? Пшик… Пустота…
– Слушай, – произнесла она осипшим голосом. – Слушай… А вот зачем? Зачем ты мне все это рассказал? А? Зачем эти подробности? Мне – зачем? Я тебе не священник, грехов не отпущу… Как мне жить с этим, ты хоть подумал? И – как сестре жить с тобой, если она все видела?
– Как – все? – с выражением ужаса на лице спросил Петр.
– Откуда я знаю, как… Ты вот говоришь, что чувствовал в мастерской взгляд. А если это ее взгляд был? Что тогда? Если она все-все видела? Как ей жить, если мне так хреново от всего, что дальше некуда?..
– Нет, нет! Там не было никого! Я все обошел, в шкафы заглянул… Это точно…
Петр бормотал, как лунатик во сне.
– Ладно, не будем гадать, – подвела итог Сана, стряхнув с себя оцепенение. – То, что сестра что-то знает, – это я уверена. Каким образом узнала – вопрос второй. Или та твоя пассия сообщила, или она что-то видела. Кстати, я почему-то думаю, что второе скорее всего. Потому как она так тебя любит и так тебе верит, что если кто-то бы и позвонил, она б просто послала это существо далеко и навсегда. И еще тебе бы рассказала, чтоб вместе посмеяться.
– Точно, – подтвердил Петр.
– Значит, второй, худший вариант, наиболее вероятен. Я ей позвоню. Скажу, что ты здесь. И дальше посмотрим, да?
– Нет, ты просто с ней поговори. Да-да, конечно, скажи, что я прилетел, что я тут. Но она со мной говорить не будет, а тебе что-то скажет.
– Хорошо. Позвоню. Только завтра. Просто у меня на телефоне денег очень мало. А положить я не могла. Я ж тут с ребенком и без машины.
– Я завтра с утра съезжу в поселок и кину тебе много денег на телефон, – горячо пообещал Петр. – И поверь…
– Ладно, Петь… Мне-то что… Мне лишь бы все между вами утряслось… Давай спать укладываться… А то на мне ребенок… Устала я.
Птича пошла тяжелой старческой походкой в дом. Спать! Лишь бы Викуся поспать дала!
Геныч сидел на веранде уткнувшись в книжку. Рядом с ним стояла коляска с мирно сопящей Викусей.
– Птич, ты иди поспи одна у себя. Я ее к себе возьму. Мне ничего не станет. Я ее, если что, подкачаю. А тебе выспаться надо.
– Правда? Ты сможешь?
Сана почувствовала, что ей захотелось улыбаться. Просто ни с того, ни с сего стало легче и веселее.
