Наталия Миронина - Немного солнца для Скарлетт
– Замечательный кот, – отметил мистер Лерой, когда Летти выпустила из рук взлохмаченное злобное существо.
– Мы его будем кормить рыбкой, – улыбнулась белокожая и рыжеволосая жена скульптора.
– О, это будет прекрасно, – с благодарностью ответила Летти, а про себя подумала, что мистер и миссис Лерой просто не понимают всю степень риска, на которую она, Летти, их обрекла. «Он же все переколотит со злости у них!» – вздохнула она и помчалась в аэропорт.
Ее любимое солнце катилось под гору – вечер наступал медленно, но неотвратимо. Глядя в иллюминатор самолета, который направлялся в сторону ночи, Летти старалась не думать о том, куда, зачем она едет, что она узнает и с чем вернется домой. Она дала себе слово не мучиться более неизвестностью и не обвинять Дика. Она постаралась убедить себя, что летит посмотреть Вену, проведать мужа и посоветоваться со Стивом Майлзом относительно предложений, которые ей поступали от некоторых галерей. Уж так сложилось, что Майлз был самым разумным и мудрым советчиком. Летти понимала надуманность, нарочитость этих внутренних установок, но ей необходимо было продержаться нескольк суток. В противном случае она могла бы сойти с ума.
От перемены мест ничего не меняется только в некоторых математических действиях. В реальной жизни пейзаж за окном, пусть в течение небольшого отрезка времени, может вполне заменить сильно действующие медикаментозные средства. Когда Летти увидела под крылом самолета шпиль собора и зелень виноградных склонов, милые сердцу, тесные старые европейские улицы, она неожиданно обрадовалась. Она поняла, что соскучилась по этому континенту, где все близко, все похоже, все имеет ту историю, на которую опирается коллективная память. Летти про коллективную память не зря подумала – ей казалось, история, которую снимает Майлз, не была до конца понятна Дику. Летти вдруг удивилась своей способности рассуждать сейчас об отвлеченных вещах. Удивившись, она порадовалась – значит, силы у нее есть, значит, она в состоянии спокойно думать и рассуждать. Значит, недоверие и гнев не опередят осторожность и здравый смысл.
Вена встретила проливным дождем. Улицы были почти пусты, а те из жителей, кто отважился выйти из дома, скрывали свои лица под зонтами. Летти вздохнула с облегчением – присутствие большого количества людей было бы сейчас невыносимым. Даже в редких прохожих и случайных посетителях кафе, казалось, она видела сейчас свидетелей своей стыдной истории. И как только она поселилась в отеле, подозрение, злость, тоска и желание, во что бы то ни стало все прояснить, усилились. Способность рассуждать спокойно и здраво, желание разобраться, где ложь, навет, а где правда, разом покинули ее.
Не распаковывая вещи, наскоро сполоснувшись под душем, Летти в изнеможении рухнула в постель и проспала часов десять – разница во времени и переживания вымотали ее невероятно. Сон был спокойным, ее не мучили сновидения, она не просыпалась. Но, открыв глаза, она не чувствовала себя отдохнувшей. Она выспалась, да, но на душе было все так же тяжело. И Летти с ужасом представила, что в этом тихом отеле надо будет провести еще полтора дня. Через пятнадцать минут бесцельного блуждания по телеканалам и неподвижного стояния перед залитым дождем окном Летти решительно сняла трубку телефона.
– Добрый вечер. Можно мне ужин в номер, апельсиновый сок и бутылку джина.
Последние два слова ей, не пьющей ничего крепче сухого вина, дались с трудом.
На самолет Летти почти опоздала. Ну, кто знал, что джин, напиток, изобретенный англичанами как лекарство от малярии, обладает сразу двумя взаимоисключающими свойствами. Он бодрит и усыпляет одновременно. Пока Летти пила его, она чувствовала себя прекрасно – она готова была спокойно беседовать с Диком. Летти даже придумала, как начнет этот разговор.
– Ну, – скажет она ему, – что же это за глупости?! Ты прекращай так себя вести! Или я пожалуюсь тете Аглае!
Летти тут представила, как Дик пугается такой перспективы. Она даже, помнится, фыркнула от смеха. Потом Летти еще раз рассказала ему про свою любовь, про то, что у них еще много дел: им нужен ребенок, нужно его вырастить, воспитать, а для этого не только деньги и здоровье нужны, для этого нужна хорошая семья. Крепкая. Конечно, многие обходятся и без нее, но все-таки результаты надежнее, когда она есть. Летти много чего еще напридумывала – даже ответы Дика на ее собственные слова. Но когда Летти коснулась головой подушки и перед глазами все расплылось, в абсолютно протрезвевшей на мгновение голове пронеслось: «Но ведь это же конец. А я так люблю Дика!» Мысль была обжигающе трезвая, и Летти поторопилась вернуться в пьяное состояние и заснуть.
Она опаздывала минут на пятнадцать. И прекрасно понимала, что самолет не дилижанс и не автобус – задержаться не может.
– Скажите, а можно ехать еще быстрее? – Летти умоляюще посмотрела на водителя такси. Впрочем, по автобану, который вел в аэропорт, они и так мчались во весь дух.
– Опаздываете? – Тот покосился на пассажирку.
– Да, но меня будут ждать, – соврала в отчаянии Летти. – Мне нельзя опоздать. Я многих подведу! – Летти уже проклинала и джин, от которого наутро голова не болела, но были жажда, противное ощущение безнравственности и чувство обреченности. Что бы она, Летти, сейчас ни сделала, миновать этот разговор с Диком было невозможно. Даже если она повернет назад, даже если она забудет этот телефонный звонок, даже если она будет сильнее всех женщин на свете и поверит своему мужу, все равно когда-нибудь в жизни этот разговор между ними состоится. Но Летти никогда ничего не откладывала на потом, она все всегда делала вовремя. А потому этот путь ей надо проделать сейчас и пользоваться уловками в виде опоздания было бы трусостью.
– Успеем. – Водитель прервал ее размышления и прибавил скорость. У Летти закружилась голова и подступила тошнота к горлу – так она расплачивалась за вчерашнее малодушие.
Самолет взмыл вовремя – водитель не обманул. Летти почти бегом прошла все предполетные процедуры и, устроившись в кресле, с облегчением вздохнула. «Зато не было томительного ожидания!» – сказала она себе и попросила стюардессу принести крепкий кофе. От обеда она отказалась – путь до Белграда был близким, да и не до еды ей было.
Если бы не причина, по которой Скарлетт Ломанова пустилась в путь, то она вполне могла бы насладиться тем, что успела повидать за эти несколько суток. Если бы не мысли, которые неотвязно преследовали ее, она бы могла удостовериться в том, что на земле нет мест далеких и чужих. Воспоминания о прекрасной Вене у нее остались только в виде можжевелового привкуса джина. Она не заметила сам Белград, южный, теплый, с широкими улицами и бульварами, с небом, которое оставили свободным, не заточили в каменные столбы, не посчитали расстояние до него при помощи серых этажей. Если бы Летти не была так расстроена, она бы не обратила внимания на пригороды – зеленые, широкие, яркие, но она почти их не видела. Как и дорогу в город Нови Сад, дорогу, которая проходила вдоль Дуная. Она не смотрела в окно автомобиля. Она сжалась на заднем сиденье и с ужасом представляла свое появление на площадке, в съемочной группе Стива Майлза.
