Карлос Маноэль - Мануэла
— Я улетаю, — потерянным голосом ответил Марчелло. — Но я буду все время думать о тебе! — заверил он. — Клянусь, Тереза! Мне будет нелегко тебя забыть после всего, что между нами было. Я буду ждать тебя в своем доме, — с надеждой произнес он, заметив, как она вздохнула и развела руками, — там, в горах Сицилии. Помнишь, я рассказывал тебе о нем? Ведь ты хотела приехать? Помни, Тереза, я жду тебя! — И Марчелло, поднявшись, направился к выходу. Откуда было ему знать, что вздох Терезы, который он воспринял как вздох сожаления о разлуке, имел совсем не то значение. Она вздохнула с облегчением.
Хмыкнув, она проводила его насмешливым взглядом и вспомнила об оставленном в одиночестве Хуанхо.
— Куда ты от меня денешься! — негромко сказала она. — Да ты скорее умрешь, чем меня забудешь! Все мужчины одинаково глупы, самонадеянны, и потому умной женщине ничего не стоит обвести вас вокруг пальца. — Она поднялась и направилась к Хуанхо, который уже несколько минут делал ей знаки, не понимая, почему Тереза не возвращается за свой столик, а сидит в одиночестве, чему-то странно улыбается.
Исабель не узнавала улиц, по которым шла, несмотря на то, что считала себя неплохим знатоком города. Когда она была еще подростком, они любили с подругами и в сопровождении поклонников, мальчишек, путешествовать по городу на велосипедах. Кстати, ее тогда повсюду ревностно сопровождал Эмилио, не позволяя это делать другим.
Стоило Исабель забыть события сегодняшнего дня и начать думать о чем-то другом — вот об этих прогулках на велосипедах, — как лицо ее озарилось светлой улыбкой. Улицы уже не казались такими мрачными, ноги не гудели от усталости. Но стоило ей вернуться мыслями к причине бегства из дома, как мир вокруг опять представился злым и равнодушным. Она начинала замечать, что устала, проголодалась, что ей холодно. Чувство одиночества наводило смертельную тоску. И порой она начинала жалеть о том, что не позволила Фернандо сопровождать ее. Ведь сейчас она могла бы спокойно махнуть ему рукой, он подъехал бы, открыл дверцу и она оказалась бы в теплом салоне автомобиля. Но то воспитание, которое она получила у мадам Герреро, не позволило ей разрешить ему это. И вот теперь она одна. Впрочем, это участь всех максималистов. И Исабель начала вспоминать годы учебы в колледже, именно там в какой-то книжке она прочитала о максималистах.
Исабель не знала, что в это время очень много людей в городке заняты ее поисками, думают о ней, беспокоятся. Даже те, кто никогда не видел ее. Хотя и имел непосредственное отношение к ней. Да, сеньор Коррадо так и не смог уснуть после того, как кошмарный сон заставил его проснуться. Он долго лежал с открытыми глазами, потом с закрытыми, потом считал до тысячи, но ничего не помогло. Снотворного в доме не было, это он знал точно. Когда-то, еще первое время после того, как ему удалось перебраться в Аргентину, он часто мучился бессонницей, вспоминая оставленную на Сицилии молоденькую Бернарду, ждущую ребенка. Тогда понятие совесть было для него весьма призрачно. Жалость — да. Он жалел ее, уверенный в том, что братья Бернарды вряд ли оставят ее живой. Женщина на Сицилии, запятнавшая честь семьи, переставала считаться человеком, ее убивали, как собаку. И все вокруг закрывали на это глаза. Честь семьи превыше всего! Да, жалость не давала ему спать. Но чем старше он становился, тем явственнее пробуждалось в нем непонятное чувство, которое все называют совестью. Лишь после того, как он женился, воспоминания потихоньку начали отпускать его. А когда родился ребенок, все прежнее оставило его совсем. И ничто не тревожило сон. Он очень любил свою дочь. Жену тоже, но дочь особенно. И вот, когда сегодня ему приснился страшный сон, когда он проснулся в холодном поту, когда сердце было готово вырваться из груди, а жена в испуге смотрела на его выпученные глаза, неизвестный голос сказал ему, что все это каким-то образом связано с дочерью. Он страшно испугался. Не за себя, а за нее. И вот теперь не мог уснуть. Хотя понятно, что это лишь сон, что дочь спокойно спит в соседней комнате, но предчувствие опасности все равно осталось и время от времени трогало холодными пальцами его сердце. Коррадо понял, что ему сегодня уже не суждено уснуть, тихонько откинул одеяло и выбрался из-под него, стараясь не разбудить жену. Она тоже не могла долго уснуть, чувствуя, что с мужем что-то происходит. Но все-таки сон ее победил.
Осторожно открыв дверь, Коррадо выбрался из спальни, решив сварить кофе. Все равно не спать, так уж лучше взбодриться. Посидит, подумает в одиночестве... Проходя мимо комнаты дочери, он еще раз удостоверился, что с ней все в порядке. Мануэла спала, крепко прижав к себе плюшевого медведя.
Поставив на плиту кастрюльку с водой, сеньор Коррадо уселся поудобнее возле окна и стал смотреть на звездное небо. Давненько в последний раз он вот так смотрел на звезды.
На те же звезды смотрела сейчас в нескольких кварталах от дома, где жил ее отец, Исабель, устав и решив немного отдохнуть. Она нашла удобное место возле нескольких деревьев, которые росли, окруженные невысокой деревянной оградой. На нее-то и присела Исабель. Стоило ей остановиться, прекратить движение, которое хоть как-то отвлекало ее от тяжелых мыслей, как те сразу же завладели ее сознанием.
„Договор, мы заключили договор, — звучал голос Бернарды. — Мы условились, что ты будешь расти в ее доме как родная дочь, но с одним условием. Когда ты станешь совершеннолетней, ты узнаешь всю правду! Ты узнаешь, кто твоя настоящая мать".
Исабель вновь заплакала. Она столько выплакала слез, сколько не смогла выплакать за все детство. Наверное, оно у нее действительно было счастливое, если она почти никогда не плакала. Она уже устала плакать, ей казалось, что у нее и слез-то не осталось больше, но чувство бессилия перед сложившимися обстоятельствами заставляло их браться откуда-то и катиться по щекам. Небольшой платочек давно уже стал мокрым. Было слишком поздно для прохожих, улица по обе стороны была пуста, и Исабель можно было не скрывать слез, своего горя.
Она поняла сейчас, почему Бернарда вызвала ее так срочно из Калифорнии, не дав даже возможности принять участие в выпускном вечере. Ей не терпелось открыть перед дочерью правду ее рождения. Ей почему-то казалось, что Исабель воспримет все гораздо спокойнее. А Исабель никак не могла даже представить Бернарду своей матерью. Это было выше ее сил. И стоило ей только подумать об этом, как слезы вновь текли по щекам, оставляя блестящие дорожки.
— Договор! Они заключили между собой договор, не подумав о том, как я отнесусь к этому договору, когда стану взрослой! — простонала она, схватившись руками за голову. — Уж лучше было бы мне не рождаться на свет! — Да, сейчас ей такая мысль не казалась кощунственной. Или пусть она была бы дочерью служанки, как оно и есть на самом деле. Но всегда знала об этом! И не было бы никаких трагедий! Но сейчас она совершенно другой человек. Она уже не сможет психологически представить Бернарду своей матерью, разрешить ей относиться к себе, как к дочери, а себе к ней — как к матери. Исабель вспомнила, как отреагировала на прикосновение Бернарды там, в комнате мадам Герреро, когда Бернарда сказала ей, что время поможет привыкнуть к новой матери, и попыталась обнять ее за плечи. Даже сейчас ее тело содрогнулось. Одно дело, когда Исабель относилась к Бернарде как к преданной служанке. Но относиться к ней как к матери она не сможет, наверное, никогда.
