Будешь моей (СИ) - Романова Наталия

– Нельзя, – отрезал Фокий. – Велено у коз убрать.

– Я уберу, правда, – Геля сложила руки в умоляющем жесте, глядя на старшего брата, как на божество какое-то.

– Жалко тебе что ли? – не выдержала я, окрысилась. – Пусть едет.

– Ладно, пусть, – махнул рукой Фокий, смерив меня уничижительным взглядом.

Ничего, скоро я выйду за Митрофана. Не придётся больше терпеть глухую ненависть Фокия. Не нужно будет Геле умолять о поездке в сельский магазин, как о билетах на концерт рок-звезды.

Я быстро переоделась в платье, которое купила на третьем курсе, в прошлой жизни, сейчас казавшейся сном. Зоя, помнится, раскритиковала обновку, сказала – слишком скромно, по-монашески.

Фокий остался недоволен длиной по колено и открытыми руками, однако промолчал. Для подобных замечаний есть отец и жених. Митрофан же не возражал против мирской одежды, даже откровенно богомерзкой в глазах единоверцев.

Гелю заставил сменить юбку, напялить ту, что доходила до середины икр, но она совершенно не расстроилась. Подумаешь, длина подола, главное – долгожданный «выход в свет». Во время учёбы можно отлучиться на пять-десять минут из школы, посмотреть на людей, попялиться на новинке в магазине. На каникулах сиди, привязанный, как Найд.

Проехали мимо дома Митрофана. Машина у забора не стояла, во дворе показалась худенькая фигурка Василисы и сразу же скрылась. Интересно, одна дома?

Магазин, расположенный в свежеокрашенном кирпичном здании с двумя белыми колоннами и с надписью «Сельпо 1956» лепниной на фронтоне – наследство СССР, – располагался примерно в центре Кандалов.

Рядом почтовое отделение с банкоматом, школа, чуть поодаль Дом культуры и детский сад, работающий вполсилы. Детей рождалось много, но матери, как правило, были домохозяйками. Работы в селе мало, что есть – в основном для мужчин.

Главное же, основное, если пройти по главной улице, свернуть в третий проулок слева, пересечь ещё одну улицу, то уткнёшься прямо в двухэтажный сруб Фёдора Калугина – родного брата Олега. Можно постучать в калитку, зайти, позвать, сказать, что готова уехать с ним, как он уговаривал.

Наплевать на всё и вся!

Умчаться к своему счастливому будущему, или не счастливому, плевать.

Главное – своему.

Но я мысленно пригвоздила себя к земле, сжала с силой кулаки, впившись ногтями в ладони, дышала через раз, чтобы не давать воли собственным эмоциям. Нашла в себе силы поступать правильно.

Правильно для Гели и её мечты научиться играть на пианине этом дурацком.

Правильно для Олега – его семья точно не одобрит брак со мной. Скорее смирится с никонианкой, чем со мной. Слишком серьёзные разногласия и недопонимания. Слишком огромная пропасть.

Правильно для всех. И для меня, да. Должно быть правильно.

Мы выбрали всё, что необходимо, из представленного ассортимента. Бельпер Кнолле, конечно, не купить, как и испанский Фуэт, только никому такие деликатесы здесь не нужны. Не до жиру, и не по вкусу большей части населения.

Геля споро складывала продукты в пакеты, пока Фокий разговаривал с продавщицей – нашей бывшей одноклассницей. Вертелась у витрины с конфетами, бросая на разноцветные сладости завистливые взгляды.

У меня чесались руки купить хотя бы одну конфету, самую скромную карамельку в цветной обёртке. Увы, мою карту забрал отец, вместе с телефоном, отдаст только на свадьбе. Или если решу уехать в мир без младшей сестры, но я не решу.

Ни за что!

Не после несчастных взглядов на копеечные вкусности, словно Чупа-Чупс действительно может помешать спастись, а шоколадный батончик Пикник – мгновенный билет в ад.

Позвоночным столбом я почувствовала неясное движение воздуха. Вибрации, от которых леденящие мурашки пробежали по спине. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто зашёл в тесный магазинчик, выбил из меня дух, заставил вздрогнуть всем телом.

Олег скользнул по мне жадным взглядом, посмотрел на Гелю. Она уставилась на него, будто знала, но такого быть не могло. В ту ночь Олег ускользнул в окно, когда сестра уже спала в комнате девочек, больше он не приезжал, а сама она не могла очутиться в Кандалах, встретиться с ним, познакомиться каким-то чудом.

Я отошла на пару шагов, показывая взглядом, что не нужно подходить.

Геля схватила пакет, рванула на улицу, громко хлопнув дверью, через минуту вернулась, косясь на Олега. Остановилась у той же витрины со сладким. Перекатилась с пятки на носок поношенных босоножек, вздохнула, скривив несчастную моську.

– Конфетку хочешь? – услышала я безмятежный голос Олега, который, включился в мою игру, прикидывался незнакомцем.

Геля насупилась, уставилась на Олега исподлобья, покачала головой, отказываясь, предварительно кинув взгляд на Фокия, который будто бы не обращал никакого внимания на окружающих.

– Ладно тебе, – усмехнулся Олег. – Девушка, Настя же? – спросил он продавщицу, которая сразу переключила внимание на потенциального покупателя, позабыв о Фокие. – Дайте мне вот это… с медведем. Это же детское, да?

– Пирожное «Барни» разработано специально для детей, – кивнула та с готовностью.

– Давайте, – Олег достал карточку. – И сигареты, – назвал какие именно.

Продавщица бросила озадаченный взгляд на Фокия, но чек выбила, положила на витрину красочную упаковку и сигареты. Олег показал жестом, чтобы Геля взяла подарок. Двинулся мимо меня, не отводя взгляда от моих губ, будто собирался поцеловать прямо здесь, сейчас, не сходя с этого места.

– Нельзя, – бросил Фокий в сторону Гели, подбирающейся на цыпочках к витрине.

Та замерла, вытянулась по струнке, поджала губы, в глаза мелькнули слёзы обиды, но быстро взяла себя в руки, отошла к двери, независимо вздёрнув нос.

– Слышь, мужик, чего нельзя-то? – Олег встал напротив Фокия.

Не намного выше, при этом шире в плечах, видно, что сильнее, тренированней. Он смотрелся бойцом каких-нибудь опасных единоборств по сравнению с моим братом, который выглядел на фоне Олега, как выпускник школы.

– Пусть возьмёт, я от чистого сердца, без всякого злого умысла. Ребёнок же, – продолжил Олег, нависая сверху.

– Нельзя, – повторил Фокий. – Ангелина, в машину иди! – гаркнул он на сестру, той мгновенно след простыл.

Я видела, как желваки пошли ходуном на лице Олега, взгляд Фокия, не обещающий ничего хорошего, если чужак прямо сейчас не скроется с глаз долой. Естественно, он не угроза бойцу СОБРа, а вот боец ему…

Да и кому нужна драка? Ничем хорошим она закончиться не могла, даже если никто не пострадает, во что верилось с трудом.

– Не надо, – пискнула я, не узнав собственный голос, поспешила решить спор. – Гортанобесие – грех.

– Ипа-а-а-а-ать тарахтеть, – протянул Олег, смотря на меня удивлённо распахнутыми глазами, как бы спрашивая, в уме ли я, при памяти?

В уме, при памяти, представь себе. Это ты живёшь, как перекати поле, наплевав на всё, даже на собственного ребёнка, который ещё в утробе матери чувствует себя брошенным. Я себе такой роскоши позволить не могу.

– Иустина, выйди! – отдал распоряжение Фокий, бросив на меня полный ненависти взгляд.

Как же хотелось послать его далеко и надолго. Матом послать, от всей души. Завернуть так, чтобы филологи научную конференцию собрали, разгадывая хитросплетения обсценной лексики. Врезать хотелось со всей силы, расцарапать лицо, ноздри вырвать, волосы, руки переломать, но я лишь развернулась и отправилась на улицу.

Осталось продержаться несколько недель до Успенского поста, сам пост, и мы с Гелей уйдём в дом Митрофана. За это я заплачу своими планами на жизнь, своим телом, только мне плевать, какова цена свободы моей сестры.

Когда я говорила Олегу, что сделаю что угодно, пойду на любые уступки, в ногах Митрофана буду валяться, если понадобится, я не лукавила, не притворялась, не набивала себе цену.

Я действительно была готова на всё. Всё!

На улице, ковыряя носком дорожную пыль, стояла Геля, обиженно дуя щёки.

– После моей свадьбы будешь жить со мной, Митрофан разрешает сладкое, – приободрила я сестричку, обняв.