Анна Берсенева - Стильная жизнь
Но, несмотря на эту обычную пьяную позу, совершенно не казалось, что Венька отдыхает. Даже наоборот: что-то тревожное, беспокойное было в том, как он сидел на стуле посреди зала… Как птица без гнезда.
Але не то чтобы стало скучно – скорее она поняла, что ей с самого начала не было весело… Просто сначала она еще волновалась, что будет плохо изображать дух огня, и ей было не до того, чтобы оценивать собственное состояние. Теперь же она сидела на краю разоренного стола, выглядевшего как поле битвы, болтала ногами в красных ботинках и смотрела, как гаснет недавнее веселье, потушенное винными потоками, словно полыхающая баранья нога.
Это было так странно!.. Аля вдруг вспомнила, как праздновали Нелькин день рождения в клубе «Титаник». Как весело было, как уходить не хотелось… Она и сегодняшнего «бенца» ждала с предвкушением такой же бесшабашной радости. Ведь все было то же самое, даже, может быть, люди были те же самые – и все было теперь совсем по-другому.
«Да что ж это мне не весело? – думала она, прихлебывая водку, которую разбавила минеральной водой в чудом найденном чистом бокале. – Что я, лучше других или, наоборот, – хуже?»
– Тоскуешь, Сашенька?
Венька, сидевший на своем стуле неподалеку, смотрел на нее почти в упор. Самое удивительное, что глаза у него были совершенно трезвые. Даже не верилось, что всего пять минут назад он выглядел пьяной развалиной. Теперь только его бледность напоминала об этом.
– Ой, да ты протрезвел, что ли? – удивленно спросила Аля, спрыгивая со стола.
– Да, есть такая неприятная особенность организма, – поморщился Венька, тоже вставая и отшвыривая стул ногой.
Он чуть не сбил с ног миловидную девушку в желто-зеленом платье, со слегка размазанной по лицу помадой и потеками туши на щеках.
– Идиот, – без злобы заметила она. – Лучше б трахнул.
– Неприятная, говорю, особенность, – не обращая внимания на замечание, повторил Венька. – Трезвею, как скотина, и как раз к тому моменту, когда уже и догнаться нечем.
– Тут где-то водка была. – Аля поискала на столе бутылку, из которой наливала себе, но бутылка уже исчезла. – Хочешь, мою допей, – предложила она. – Только я минералкой разбавила.
Венька улыбнулся, услышав ее предложение.
– Спасибо, дитятко, – сказал он. – Я уж как-нибудь сам. Глотну, курну, все наладится.
Голова у Али слегка кружилась от разбавленной водки, и говорить ей было легко. Впрочем, с Венькой ей с самого начала легко было говорить, даже без допинга.
– Слушай, – спросила она, – а что, я полной дурой кажусь?
– Кому?
– Тебе, Илье, вообще – всем.
– А тебе не все равно, кем ты кажешься? – спросил он.
– Да вообще-то нет… Ведь сам себя всегда чувствуешь таким умным, таким чутким! Кажется: я-то уж все понимаю, со стороны на все смотрю. Иронизировать хочется… Разве не обидно, когда над тобой при этом смеются?
– Не обидно, – покачал головой Венька. – Ничего в этом нет обидного, Сашенька. Да и вообще, обида – такое маленькое чувство, такое несравнимое… Что на него тратить жизнь, в ней чего похуже хватает!
Он отбросил волосы со лба и посмотрел на Алю тем взглядом, полным печального обаяния, который так поразил ее при встрече с ним.
– А иронизировать – зачем? – добавил он. – Жалкое притворство, больше ничего. Мы же так славно бултыхаемся в этом вареве! Вынырнем, воздуха глотнем – и опять сюда. А у кого так уже и жабры прорезались, может и не выныривать. У меня вот тоже режутся.
Он почесал за ухом, и Аля улыбнулась.
– Ты добрый, Веня, – сказала она. – Потому и не смеешься надо мной…
– Черт меня знает, – пожал он плечами. – Добрый я, злой… Всякий, как амеба. Могу так, могу этак. Зверей, конечно, как братьев наших меньших, никогда не бью по голове. А ты хорошая, Сашенька, я тебя люблю. И чего бы я стал над тобой смеяться?
Несмотря на головокружение, Аля чуть не заплакала, услышав это признание. Она чувствовала, что Венька не вкладывает в него ни капли страсти. Совсем другое покоряло в его словах, в его голосе и взгляде…
– У тебя глаза фиалковые, – вдруг сказал Венька. – Никто тебе не говорил?
– Никто, – покачала головой Аля. – А что это значит? Говорили, что еврейские, – вспомнила она.
– Конечно, очень часто еврейские глаза – фиалковые, – кивнул Венька. – Но не обязательно. Это ведь такой особенный оттенок черного цвета, который делает глаза таинственными и любовно-простыми одновременно.
Так странно звучали в его устах эти простые и красивые слова! Или наоборот, ничуть не странно?..
– Протрезвел, Бен? – Илья подошел к ним незаметно. – Самое бы время остановиться. Может, ко мне поедешь?
– Да ну, – махнул рукой Веня. – А чего ж я тогда день здесь угробил? Нет уж, поздно, бабка, пить боржоми… Или я не заслужил своим трудом хороший запой? – подмигнул он.
В зале стало почти темно и почти тихо: погасли телевизионные лампы, а веселье погасло еще раньше.
– Как невесело вместе нам… – произнес Илья.
Аля вздрогнула, услышав от него знакомые слова. Венька заметил это и понимающе усмехнулся:
– Что, Сашенька, Ахматову любишь? Бедная девочка, куда ты попала…
– Пойдем, Алька. – Илья взял ее под руку. – Кончен бал. Пипл отдыхает.
Але казалось, что они провели в ресторане «Репортер» по меньшей мере сутки. Но, выйдя на улицу, она с удивлением поняла, что долгие летние сумерки еще только опускаются на Москву. Удлинились тени деревьев, тише сделался шум машин, громче зазвучали детские голоса на бульваре…
– А почему Венька сказал, что заслужил запой? – спросила она, глядя, как от едва ощутимого ветра поворачиваются серебряной стороной листья на тополях. – Что значит – заслужил?
– Да ничего не значит, – пожал плечами Илья. – Стебается просто, он это любит. Мы с ним работали много на неделе, он отличные заставки сделал для передачи одной новой. Раз считает, что заслужил запой – он взрослый человек, не мне его учить.
– Все-таки как-то… – пробормотала она.
– Аля, – поморщился Илья, – если бы ты знала, сколько раз я пытался его удержать, сколько раз забирал из ментовки, вызывал «Скорую», не пускал в скотские компании и совершал другие действия, которые обычно совершают законченные кретины, достойные насмешки и сочувствия, – ты бы не говорила на эту тему.
– Нет, Илюша, я ведь ничего не говорю, – смутилась Аля.
– Но думаешь. Алечка… – Голос его дрогнул, налился глубиной. – Я хотел бы, чтобы ты не уезжала сегодня. Я не хочу, чтобы ты вообще уезжала. Поедем ко мне?
Аля почувствовала, как сердце у нее замерло – и тут же провалилось в счастливую, бездонную пропасть. Не отвечая, она смотрела на Илью – но, наверное, глаза ее ответили яснее, чем можно было ответить словами…
