Самая холодная зима - Черри Бриттани Ш.

Когда я набиралась смелости оттолкнуть его, я заходила в библиотеку и встречала его взгляд. Улыбаясь, Майло говорил: «Эй, Учительница». И тогда мужество, которое я накопила, ускользало. Я знала, что играю с огнём, но по какой-то причине не боялась обжечься.

Ещё он заставил меня почувствовать себя живой. Я не знала, что не чувствовала себя живой с тех пор, как умерла мама. Я провела годы, гуляя в оцепенении, двигаясь на автопилоте, пытаясь скрыть своё горе, став перфекционисткой. Скорее всего, я вела себя так потому, что не могла контролировать смерть, но могла контролировать свою жизнь с помощью строгих правил. Однако каким-то образом этот путеводитель был уничтожен, как только я встретила Майло.

Я не знала, что могу так глубоко чувствовать что-то к другому человеку. Оглядываясь назад, я поняла, что едва подпускала к себе Джона. Он был всего лишь пешкой в шахматной игре, в которую я играла всю жизнь. Я направляла каждое своё движение, чтобы защитить себя – чтобы защитить королеву от новых травм.

Может быть, именно поэтому я так старалась стать своей матерью – потому что, если бы я была ею, мне бы не причинили вреда. Если бы я была самой собой, своим истинным, подлинным «я», я могла бы разбиться вдребезги. Я могла бы сломаться. Я могла утонуть в скорби, и это меня пугало.

Влюбиться в Майло было ужасно, потому что жизнь не обещала, что всё будет хорошо. Она вообще ничего не обещала. Если бы жизнь давала обещания, с Майло всё было бы в порядке. Ему не пришлось бы проходить через нынешнюю борьбу, которая казалась крайне несправедливой.

«Он слепнет».

Моя грудь болела при мысли о его диагнозе.

Всё, что я хотела сделать, – это убедиться, что с ним всё в порядке, а это означало, что многие мои мысли были сосредоточены вокруг него. Он нечасто говорил об этом, но я знала, что вероятность того, что он потеряет зрение, гложет его. И меня тоже. Чем больше времени мы проводили вместе, тем крепче становилась наша связь. Чем хуже ему было, тем сильнее болело моё сердце.

Я провела так много времени в интернете, исследуя различные специализированные центры. Изучала клинические испытания, которые проводили по всей территории Соединённых Штатов, читала каждую статью о пигментном ретините. Многие люди описывали пигментный ретинит так, как будто они смотрели через соломинку. Они видели очень немногое, а вокруг них была тьма. Столькому нашлось объяснение. Например, тому, что Майло не мог видеть звёзды, когда мы были на севере, или тому, что он часто врезался в окружающие предметы. И, конечно, ему было трудно читать романы. Это всё было несправедливо.

Я ненавидела то, что жизнь несправедлива.

Однажды поздним утром в среду Уитни вошла в нашу комнату и выгнула бровь, увидев, что я надеваю зимнюю куртку. Она взглянула на часы:

– Эй, что ты здесь делаешь? Разве ты не должна быть на занятиях?

– Я сегодня пропущу, – сказала я, застёгивая молнию на куртке.

Она прищурилась:

– Пропустишь? Ты никогда не прогуливала. В прошлом семестре ты пошла на семинар по психологии, даже мучаясь от пищевого отравления.

Её слова запали мне в душу, заставляя чувство вины усилиться. Она была права. Я должна была быть на занятиях.

Я взглянула на доску визуализации рядом с зеркалом в пол. И, покачав головой, сняла её и бросила на стол.

– Ну, я не совсем та Старлет, которой была в прошлом семестре.

– Стар… – Уитни подошла и успокаивающе положила руку мне на плечо. – Что происходит?

Я повернулась, чтобы встретиться с ней взглядом, и слёзы наполнили мои глаза. Я покачала головой.

– Мне просто нужно уйти. Мне просто нужна…

«Моя мама». Мне нужна была моя мама. Я чувствовала себя такой слабой и потерянной. Я не знала, что делать с собой, и мамы не было рядом, чтобы направить меня. Её не было уже много лет. Как могло быть так, что я нуждалась в ней каждый божий день?

Я сделала глубокий вдох:

– Думаю, я собираюсь поехать в Пеуоки на прогулку.

Губы Уитни приоткрылись, она стояла, слегка ошеломлённая.

– Могу ли я чем-нибудь помочь? С тобой всё будет в порядке, если ты поедешь туда? Ты выглядишь расстроенной.

– Всё будет хорошо. Спасибо.

– Я могу поехать с тобой, – предложила она.

– У тебя сегодня занятия.

Она слегка улыбнулась мне:

– В отличие от тебя, мне более чем нормально пропустить урок или два.

Я издала небольшой смешок, а затем прочистила горло:

– Уитни?

– А?

– Если бы я сказала тебе, что всё ещё встречаюсь с Майло, что бы ты мне посоветовала? – прошептала я. – А если бы я сказала тебе, что он слепнет и ему тяжело, что бы ты мне сказала?

Её рука всё ещё лежала на моей руке, и я чувствовала утешение.

– Зависит от того, что тебе нужно. Тебе нужна жёсткая правдивая лучшая подруга или мягкая правдивая лучшая подруга?

Я тихо хмыкнула, и из моих глаз потекли слёзы.

– Я думала, у тебя есть только жёсткая и правдивая версия.

– Так было до тех пор, пока я не увидела, как прошёл наш последний разговор. Иногда людям не нужно, чтобы их возвращали в суровую реальность. Иногда им нужен кто-то нежный и заботливый. И я всегда буду рядом, Стар.

– Что бы ни случилось?

– Что бы ни случилось. – Она опустила голову и пожевала ноготь большого пальца. – Он ослепнет?

– Да. Он только что узнал.

– Господи. Это сложно. И ты всё ещё в него влюбляешься?

– Думаю, я уже влюбилась.

– Типа, по-щенячьи или настоящая любовь?

– Настоящая-настоящая.

Она улыбнулась. Это была мягкая, робкая улыбка, но она появилась.

– Тогда ладно. Вернёмся к твоему вопросу. Если бы ты сказала мне, что всё ещё встречаешься с Майло, что бы я посоветовала… – Она вздохнула и провела рукой по лбу. – Я бы посоветовала тебе быть осторожной со своим сердцем, но всё равно позволяй ему вести тебя.

Я улыбнулась:

– Спасибо, Уит.

– Всегда пожалуйста. Кроме того, – вытерла она мне слёзы. – В истории твоей жизни точно наступит хороший поворот сюжета. Думаю, я была просто в шоке, когда ты впервые рассказала мне о вас с Майло. К тому же ты, моя подруга, более чем заслуживаешь того, чтобы влюбиться. Особенно в горячего-горячего парня.

Глава 26

Майло

Когда мама заболела, нам не дали чёткого графика событий. Некоторые дни тянулись медленно, другие проносились мимо. По большей части хорошие дни пролетали в мгновение ока. Плохие, казалось, длились вечно. Для меня самым трудным было наблюдать, как её состояние ухудшается день ото дня. Не было ничего более душераздирающего, чем видеть, как угасает человек, которого ты любишь.

Неизвестность была труднее всего, потому что в некоторые дни мама снова казалась самой собой. Как будто она собиралась выиграть эту битву.

Осознав, что теряю зрение, я вспомнил то самое чувство. Отсутствие чёткого графика событий. Проблема с пигментным ретинитом заключалась в том, что до ухудшения состояния могли пройти годы или дни. Невозможно было узнать, как скоро болезнь начнет прогрессировать. Не слишком ли я опережал события, думая об использовании трости? Неужели все было настолько плохо? Я не мог решить, какие ограничения следовало наложить на себя. Я чувствовал себя потерянным в облаке замешательства и боялся, что однажды утром я проснусь в мире тьмы. Или что однажды я моргну и больше ничего не увижу.

Всё казалось ошеломляющим, но я знал одно. Я больше не доверял себе за рулём. Что, если всё станет чёрным, как тогда в классе? Что, если я подвергну опасности жизни других, находясь в дороге? Я терял чувство независимости, и это сломало меня больше, чем я ожидал. Я не умел просить о помощи. Мне это никогда не давалось легко.

– Мне нужно, чтобы ты каждый день возил меня в школу, – сказал я.

Эти слова показались смешными, когда сорвались с моих уст. Папа сидел на диване, что, казалось, было для него нормой, когда он был дома. Он никогда не спал в своей спальне, с тех пор как умерла мама. Вместо этого я всегда находил его в отключке в гостиной. Приходить к нему за помощью было безумием, ведь он едва мог помочь самому себе.