Последний шанс (ЛП) - Руиз Сара Грандер

— Сейчас вы, кажется, очень близки, — говорит Рэйн.

— Я понимаю, почему он уехал. Я знаю, что он не виноват. Но иногда я задаюсь вопросом… Я спрашиваю себя, развилось бы у меня ОКР, если бы он остался. Или оно не было бы таким серьёзным? Или мне бы диагностировали его раньше? Мама не любила водить нас по врачам. Она не хотела, чтобы кто-то знал…

Я ничего больше не говорю. Рэйн может сама заполнить пробелы.

Рэйн ничего не говорит, и я этому рад. Я не хочу слушать о том, как ей жаль, и как это грустно.

— Эти мельницы когда-нибудь перестают крутиться? — спрашивает она.

— Я не знаю, — говорю я. — Я никогда об этом не думал.

Она ничего не говорит. Я смотрю за тем, как вращаются мельницы, и думаю о том, как сильно я хочу, чтобы она осталась. Я хочу, чтобы она каждый день задавала мне случайные вопросы вроде этого. Я хочу думать о таких вещах, о которых никогда не задумывался до тех пор, пока она не спросила.

— Могу я услышать одну из твоих песен? — спрашиваю я.

Когда она не отвечает, я опускаю глаза и вижу, что она смотрит на меня с неуверенным выражением лица.

— Пожалуйста?

— У меня нет законченных песен. Только наброски.

— Это ничего.

Она смотрит на телефон у себя в руках.

— Они не очень хорошие.

— Давай, я сам решу, нравится мне или нет.

— Ты честно скажешь?

Когда она смотрит на меня, я не знаю, как трактовать выражение её лица. На нём всё ещё написано сомнение… но и нечто сродни предвкушению. Это та творческая, открытая часть её, которая всегда говорит, всегда чем-то делится, всегда отдаёт. Мне требуется всё моё самообладание, чтобы не поцеловать её.

— Я редко говорю то, чего не думаю, — отвечаю я ей.

Какое-то время она не двигается. Думаю, мы оба задержали дыхание. А затем она достает наушник из уха и вставляет его в моё ухо.

— Я не смогу слушать её одновременно с тобой, — говорит она, после чего переводит взгляд на телефон и начинает скроллить.

Я не хочу сказать что-то не то, поэтому ничего не говорю. Мгновение спустя, голос Рэйн раздаётся у меня в ушах. Я смотрю на неё сверху вниз, но она не сводит глаз с экрана своего телефона.

Я ожидал, что музыка Рэйн будет хороша. Я знал, что она умеет петь. Я знал, что она хорошо играет. Но я не ожидал такого. Я не знал, что она может воплотить в песне всё то, чем она является. Потому что именно так и звучит эта музыка. Я не знаю, как ещё это описать. Это именно то, о чём я думаю, когда думаю о ней. Она глубокая, энергичная, тёплая и слегка неожиданная.

Когда музыка прекращается, она поднимает на меня взгляд, и когда я замечаю волнение в её глазах, то начинаю смеяться.

— Я же говорила, что она плохая, — говорит она и отводит взгляд.

— Я не поэтому смеюсь, — говорю я. — Я смеюсь, потому что не могу поверить в то, что ты не знаешь.

Она начинает искать взглядом мои глаза.

— Чего не знаю?

— То, насколько ты талантливая.

— Ты просто пытаешься быть вежливым, — говорит она.

— Нет.

На её губах появляется легкая улыбка.

— Ты предвзят.

— Да, но это не отменяет тот факт, что я прав, и что если ты поделишься своей музыкой с другими людьми, то сама это увидишь.

— Я не знаю…

— Сыграй в пабе, — говорю я.

— Я играла в пабе.

Я наклоняюсь ближе.

— Сыграй это в пабе.

Она открывает рот, чтобы ответить, но я прерываю её.

— Не отвечай мне прямо сейчас, — говорю я. — Просто пообещай мне, что подумаешь.

— Я подумаю. Но это всё, что я могу пообещать.

— Я об этом тебя и прошу.

Рэйн вздыхает и снова кладёт голову мне на плечо. Я стараюсь слишком не обнадеживать себя насчёт того, что мой план, призванный убедить её остаться, сработает, но не могу удержаться. Раньше она никогда не давала мне послушать свою музыку. Раньше она даже не предлагала подумать о том, чтобы поиграть свою музыку в пабе, перед публикой.

— Ты устала? — спрашиваю я, когда Рэйн зевает.

— Мм-хмм.

— Тогда давай отведём тебя домой.

Она поднимает голову с моего плеча. Я продолжаю держать её рукой за талию, когда мы начинаем идти обратно в сторону паба.

— Что у тебя за семья? — спрашиваю я.

— Ну, ты уже знаком с Кларой.

— Она кажется милой.

— Да. И она также… сложная. Мы были очень близки в детстве, а потом разошлись. Но думаю, что мы снова начинаем сближаться.

— А твои родители?

Она вздыхает.

— Они чудесные. Правда. Я знаю, что иногда по моим рассказам этого не скажешь. Но это так. Они нас любят. И желают нам добра. Они хотят для нас только самого лучшего. Но они также очень на нас давят. У них очень специфическое представление о том, что значит "лучшее".

— И это не включает в себя отчисление из медицинской школы ради того, чтобы стать бродячим музыкантом?

Она смеётся.

— Определённо нет.

— Готов поспорить, что это "лучшее" также не включает в себя трактирщика из Ирландии, покрытого татуировками.

Я не знаю, зачем я этого говорю. Я не должен думать о родителях Рэйн, людях, которых я никогда не встречал. И о том, что они подумают обо мне. Но часть меня хочет им понравиться.

— Вообще-то, я думаю, что ты им очень понравишься.

— Тебе необязательно мне врать, Рэйн. Я знаю, что думают люди, когда видят меня.

— Я не вру, — говорит она. — Они очень предвзяты в том, что касается нашей деятельности — школы, работы и всё такое. Они хотят, чтобы мы воспользовались всеми возможностями. Но они не стали бы судить тебя за твой внешний вид или работу.

— И почему тогда они будут меня судить?

— Ну, они любят посмеяться, и я думаю, что ты мог бы их рассмешить. Это точно добавило бы тебе несколько очков. Но даже если бы тебе не удалось их рассмешить… Они всегда говорили, что хотели бы, чтобы нас окружали добрые люди, которые могут сделать нас счастливыми.

Мы подходим к двери, которая ведёт в квартиру. Рэйн начинает снимать мои перчатки, но я прошу её оставить их у себя до тех пор, пока она не найдёт свои.

— Могу я тебя кое о чём спросить? — говорю я.

— Конечно.

— Ты сейчас счастлива?

Она улыбается мне, и при одном взгляде на неё, меня переполняют эмоции.

— Да, счастлива.

— Хорошо.

Какое-то время мы смотрим друг на друга в тишине. Рэйн пытается подавить зевок. Она закатывает глаза, когда я начинаю смеяться, и говорит:

— Ты поцелуешь меня на прощанье или как? Мне надо поспать, чтобы завтра быть красивой.

— Надо подумать, — говорю я, после чего обхватываю её за талию и начинаю наступать, оттесняя её к стене до тех пор, пока она не упирается в неё.

— И тебе точно не нужен сон, чтобы быть красивой.

— Ну, тебе все равно следует решить поскорее, — говорит она. — Я устала.

Когда я целую её, она подносит руки к моему лицу и притягивает меня к себе. Я начинаю блуждать руками по её телу, стараясь коснуться её везде. Она вся такая мягкая и приятная. Я пытаюсь остаться в реальности. Я хочу запомнить ощущение от прикосновения к ней перед тем, как она уедет. Меня убивает необходимость отстраниться от неё. Но уже поздно, и я знаю, что она устала, как, впрочем, и я.

— Увидимся завтра? — спрашивает она.

Я вспоминаю о сообщении на своём телефоне, в котором подтверждается время и место моей встречи с продавцом гитары Рэйн.

— Вечером, — говорю я. — У меня есть кое какие дела в городе. А теперь поднимайся наверх и ложись в кровать.

Она морщит нос.

— Ты такой командир.

Я качаю головой.

— Спокойной ночи, Рэйн.

Она вздыхает.

— Ладно-ладно. Спокойной ночи.

Но когда она разворачивается, я хватаю её за руку, притягиваю к себе и снова целую. Потому что, как только она вернёт себе свою гитару, она сможет уехать отсюда тогда, когда пожелает. Потому что завтра всему этому может прийти конец.

Глава 18

Как только я возвращаюсь в Коб после покупки гитары Рэйн, я осматриваю паб в поисках её. Сейчас начало третьего. Люди, приходившие сюда на обед, уже ушли на работу, и в пабе станет людно только ближе к пяти. Помимо Ифы и Рошин в пабе сейчас пусто.