(Не) его трофей (СИ) - Борзакова Надежда Марковна

Снимаю длинную футболку Яра — единственную свою одежду. На правом бедре, на боку и локте синяки. На них я упала. Бедренные кости и ребра выступают под тонкой бледной кожей. Какая же я страшная! Как призрак.

Под душем настроение улучшается. Здесь все мои любимые средства и их запах переносит в нашу с Яром ванную. В моменты, в которых все было хорошо. Так, стоп! А разве здесь и сейчас не такой момент? Я выжила! Выжила, хотя должна была погибнуть. Я поправляюсь! Мои родные живы и здоровы, а Игорь за решеткой. Разве сейчас нельзя сказать, что у меня все хорошо?

Смыв шампунь с головы, прижимаю два пальца к сонной артерии. Чувствую уверенное биение пульса. Я жива! Эйфория окутывает щекотным теплом. Я плачу и смеюсь и плевать на то, что от этого болят синяки и усиливается головная боль. Плевать, что я стою пошатываясь. Я жива!

В ванную влетает Яр. Распахивает кабинку, с беспокойством глядя на меня.

Затягиваю его под душ, плевать на одежду. Обвиваю руками мощную шею и целую в губы. У них вкус кофе и шоколада, а пахнет от Яра морозом. И руки у него холодные.

— Кать…, - тяжело дыша разрывает поцелуй.

— Молчи, — притягиваю его за шею, и он с хриплым стоном приникает к моему рту. Скользит внутрь языком.

Забираюсь руками под мокрую футболку. Хочется отругать, что он без свитера и что сто процентов выходил на улицу хорошо, если набросив пуховик. Но для этого нужно оторваться от его губ, а я не в силах.

Осторожные касания становятся все требовательнее. Немного больно, но так хорошо. Нереально просто. Мурашки по коже. А под ней чистый огонь. Ноги слабеют, но уже от желания.

Стягиваю с Яра футболку, прижимаюсь всем телом к твердой груди. Яр поднимает меня за бедра, и я оплетаю ногами его пояс. Отголоски еще не успевшего расплавиться здравого смысла заставляют выключить воду за миг до того, как Яр выносит меня из ванной.

Бережно укладывает на койку, сбрасывает с себя джинсы и ботинки и забирается следом. Укрыв нас с головой одеялом, порхает горячими губами по моему лицу, шее. Спускается к груди. И вот, в момент, когда его язык обводит ареолу соска, а я лезу рукой под резинку его боксеров в палату входит мама. Мы замираем, а потом хохочем до слез. Все втроем.

Поскольку мне лучше, в палате вскоре появляется следователь и берет показания. Я вспоминаю про запись в телефоне. Тот разбит, но работает. Эксперты подтвердят ее подлинность и будет дополнительная улика. Хотя их и без того достаточно. Процесс будет недолгим.

Я быстро иду на поправку и через полторы недели уже возвращаюсь домой. А к первому слушанью дела, которое происходит еще через пару недель по физическим ощущениям кажется, что все это было вообще не со мной. Я думала, что испугаюсь Игоря. На деле же этот похудевший мужчина со злым затравленным взглядом, скорчившийся на скамейке в глубине клетки, вызывает лишь глухое, холодное презрение. А процесс с предсказуемым результатом навевает скуку.

Приговор Игорю выносится еще через два месяца. Пятнадцать лет. По максимуму. Через три дня после вынесения приговора он гибнет в драке. Несчастный случай. И все. Именно так об этом мне сообщает папа.

Что до Кабина, он получает условный срок. Я так хотела. Он даже приходит потом, извиняется. Несчастный и потерянный настолько, что его становится жаль. Надеюсь, он сумеет найти себя в жизни.

В конце июля мы с Яром женимся. На берегу океана, как того и хотели. А ночью в воздух взлетают фейерверки. Не наши, конечно. Даже жаль, ведь они меня, оказывается, совсем не пугают.

Эпилог

Кулак врезается в защищенную боксерским шлемом челюсть противника, сваливая того на пол клетки. Мое колотящееся сердце пропускает удар. Мы все подрываемся с кресел, в зале повисает гробовая тишина.

Рефери склоняется к парню, тот уже приподнялся и машет головой, в попытке встряхнуться. Секунда. Две. Взмах руками крест-накрест.

Нокаут!

Зал взрывается воплями и овациями.

— Он победил! Победил, мама-а-а! — Юлька виснет у меня на шее и радостно хохочет.

Смеюсь сама, обнимая дочку. Смахиваю набежавшие слезы. Маме пятнадцатилетнего мастера спорта смешанных единоборств рыдать не комильфо пусть даже от радости и облегчения.

Андрей вскидывает сжатые кулаки вверх отцовским жестом. Девчонки-зрительницы радостно верещат, глядя на своего кумира. Он вылитый отец.

Яр заходит в клетку, обнимает сына, хлопает по плечу. Говорит что-то рефери.

— Идем-идем, — Юля тянет меня за руку.

Хочется пойти посмотреть, все ли в порядке с Андреем, но я останавливаю себя. Вокруг него парни из зала, юные поклонницы. Ну причем здесь обеспокоенная мама и приставучая, хоть и любимая, младшая сестренка? Идем с Юлькой сразу к раздевалкам.

Возле нашей уже каким-то чудом успевают собраться девчонки. Ой, наплачутся они из-за нашего балбеса.

Он сам с важным видом проходит мимо них, мельком снисходя до приветствий.

Заходим с дочкой внутрь, Яр и Андрей-следом.

— Ма-ам, видела? — басит сын ломающимся голосом, глядя сверху-вниз.

На его скуле проступает синяк, темные глаза возбужденно сверкают. Отцовские губы растягиваются в довольной улыбке.

— Видела, сынок! Ты совсем, как отец!

Обнимаю раздувающегося от удовольствия ребенка, ерошу короткий густой ежик на макушке. Как отец — лучшая похвала.

— Мам, я мокрый!

Да-да, мы слишком взрослые, чтоб обниматься с мамой.

— В душ давай, — командует Яр. — Врач скоро придет.

Андрей исчезает в душевой.

— Нормально все с ним, Киткат, — в ответ на мой обеспокоенный взгляд, говорит Яр. — Просто правила, ты же знаешь.

Подходит, обнимает нас с Юлькой. Тайком целует меня в губы и шепчет «люблю тебя».‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍