Греховная страсть - Хэссинджер Эми

Тут он сделал паузу.

— И что? Что еще? — поторопила его я.

— И ничего! — сказал он. — Больше я ничего не нашел.

— Ничего? И даже книги? — спросила я.

— Я не мог ходить по этим комнатам, — сказал он, — не мог себя заставить. Наверное, я мог бы пройти их все, мог поискать там, хотя толком не знаю что, но мне не хотелось этого.

— Но почему ты не рассказал мне об этом, мой дорогой? Почему ты был таким скрытным?

Он вздохнул:

— Я всего лишь хотел оградить тебя от этого, защитить. Я ведь не поверил австрийцу. Хотя он и предупреждал меня о том, что я могу найти здесь, но я не поверил ему. Мне казалось, что война окончательно свела его с ума.

Я подошла к подмосткам, приподняла крайнюю доску и увидела дверь. Мне немедленно хотелось спуститься туда и увидеть все, о чем говорил Беранже. Но для этого нужен был фонарь.

— У тебя есть, чем можно посветить? — спросила я.

Некоторое время Беранже стоял неподвижно, потом подошел ко мне, обнял за талию и произнес мое имя:

— Мари!

Я всем телом ощущала прикосновение его рук, его нежные поглаживания, его дыхание. Я закрыла глаза и в ожидании замерла. Он прикоснулся своими губами к моим. И, о да! Я и не думала, что поцелуй может быть таким долгим, нежным и страстным. Я вся растворилась в нем, меня словно уже и не было в теле, а только дух мой смотрел на меня откуда-то со стороны. Беранже целовал меня. И я чувствовала это, я знала, — он хотел меня. Я могла ощущать его желание. Он оторвался от губ, но я все еще не приходила в себя. Тогда с новой силой и неистовством он начал ласкать мою грудь, плечи. Внезапно он, словно бы опомнившись, оторвался от меня, и мне захотелось плакать. Я боялась, что между нами больше никогда не произойдет ничего подобного.

Через несколько минут мы начали вместе спускаться вниз. Свет был совсем тусклым, и было тяжело дышать из-за спертого воздуха, но любопытство брало надо мной верх, и я продолжала двигаться. Интересно, кому могла прийти в голову мысль устроить гробницу на такой глубине, но когда я увидела ее размер, то удивлению моему не было границ.

Внизу было холодно и сыро. Беранже, видимо, освободил только часть прохода, или он был не главным, идти вместе было нельзя, и мы шли по очень узкому коридорчику друг за другом, опираясь руками на стену. Мы шли очень долго, и когда я обернулась, чтобы посмотреть, что осталось позади, то увидела только кромешную тьму. Это испугало меня, и я решила больше не оглядываться.

Вскоре мой страх стал утихать. Рядом с Беранже я почувствовала себя абсолютно уверенно. Свет свечей горел достаточно ярко, или это глаза уже привыкли к темноте.

Гробы были совершенно разными, некоторые деревянными, некоторые металлическими, некоторые деревянными с металлической отделкой. Я обошла все помещение, заглядывая в каждую щель, стараясь найти книгу видений, но не нашла. Вместо этого я увидела большую и широкую дверь, в которую без труда мог пройти обычный человек, не касаясь ее краев и верха. Я повернулась к Беранже и спросила его, знает ли он, что за этой дверью.

— Нет, — громко ответил он. — Дальше я не пошел.

Тогда я попросила его открыть дверь.

Эта комната казалась более древней. Стены местами уже начали обсыпаться, с потолка свисала паутина, и общий вид был какой-то устрашающий и угрожающий. Было недостаточно света, чтобы рассмотреть, что там, внутри. Мы зажгли еще одну свечу и подняли их над головами. Беранже стоял впереди меня, и мне стало не по себе, когда я услышала его восклицания:

— Да хранит нас Господь.

Я выглянула из-за его плеча и практически сразу же отшатнулась. На полу, между гробами, валялись полуразвалившиеся скелеты. И не было видно ни конца ни края этому помещению.

— Это тайные ходы-туннели, Мари.

— Невероятно, — прошептала я.

В ту ночь мы не продвинулись дальше: до рождественской мессы оставалось всего несколько часов, и Беранже нужно было готовиться к мессе, а у меня было время подумать, что делать дальше с тем, что мы нашли. Меня волновало, смогу ли я найти книгу, а может, Беранже нашел ее раньше меня и просто не говорит мне об этом. Из-за того, что он мне не рассказал о своей находке, я перестала ему доверять.

Рождество прошло очень весело. Все мы получили подарки, вкусно и вдоволь поели праздничной еды, мужчины выпили немного больше обычного. Я веселилась вместе со всеми, но мысли мои постоянно вращались вокруг событий прошедшего вечера. Я беспрестанно думала о тоннелях и о книге видений. Но больше всего я думала о поцелуях Беранже и об удовольствии, что испытала прошлой ночью. Я с нетерпением ждала окончания этого дня.

Я уже забыла свой гнев и обиду на Беранже, но как же мне хотелось рассказать мадам о найденных тоннелях. Но я удерживала себя, боясь своим рассказом причинить ей излишнее волнение. Я подумала, что лучше будет, если я все поведаю ей, когда найду гроб Жанны Катарины, ее сына и книгу видений. И, конечно же, про тоннель, который она так долго искала и так и не смогла найти.

И вот странные вещи. Чем больше я думала о Жанне Катарине, тем больше она начинала мне нравиться смелостью своих взглядов и речей, идущих вразрез с церковной моралью. А ведь в те времена недопустимо было думать так, как она, да еще высказывать это вслух. Может, именно поэтому ее стали считать сумасшедшей еще до того, как она сошла с ума.

Но больше всего меня занимали мысли о Беранже. Нет, не о наших с ним отношениях, а о том, что он исповедовался передо мной и что говорил во время той исповеди. Я не была удивлена, что он мучается от несоответствия своих убеждений и всего того, что сопряжено с его долгом священнослужителя. Возможно, чувствуя это только интуитивно, раньше я так часто нападала на него и так яро отстаивала свою точку зрения. Я никогда не доверяла ни Богу, ни Церкви, ни тем, кто им служит так безоговорочно. И вот впервые в жизни мне довелось услышать собственными ушами, что думают обо всем этом люди, которые пытаются вселить веру в нас.

Мне очень хотелось найти книгу видений, чтобы помочь Беранже разобраться в себе самом. Может, она прольет свет и уменьшит сомнения.

Этой ночью мы решили продолжить наши поиски. Мы подождали, пока все уснут, и выскользнули из дома. Когда мы дошли до церкви, Беранже попросил меня немного подождать. Он исчез в темноте сада, а потом появился, держа в руках какие-то инструменты и лопату.

Аккуратно я открыла дверь в церковь, а когда мы вошли, заперла ее.

— Это для чего? — шепотом спросила я, пытаясь привыкнуть к темноте.

— Книга точно должна быть спрятана где-то там. Где же еще? Наверняка в одном из гробов.

Ну надо же, он пришел к тому же заключению, что и я. Но я так и не решилась открыть ему то, что в свое время рассказала мне мадам. Внезапно мне пришла другая идея. Книга могла просто быть закопана где-то в земле. А вот об этом я ему тут же сказала.

— Ты права, но тебе не кажется, что гроб — более подходящее место для того, чтобы что-то укрыть? — настаивал он на своем.

Нехотя, но я согласилась.

— Возможно, — сказала я, продолжая думать, рассказать ли ему о том, что я знаю, или нет.

— Что ты собираешься с ней сделать, если мы ее найдем?

Он подозрительно посмотрел на меня, будто бы сомневался, знаю я ответ или нет.

— Я завершу дело старого священника, — ответил он.

— Ты сожжешь ее? Ты это имеешь в виду?

Но Беранже не ответил мне. Он уже разбирал доски, чтобы войти в тоннель.

Свою мысль я продолжила уже во время спуска:

— Но ты же не думаешь, что Церковь одобрит то, что там написано, даже если твой австриец и опубликует ее, представляешь себе, что будет?

— Я не хочу огласки, Мари. Я не хочу подрывать имеющийся у Церкви авторитет.

— Да? А как насчет твоих собственных сомнений? Твоего недоверия к Богу? Насчет всего того, что ты сказал той ночью?

— Ты о чем?

Я молчала.

— Мари, — начал он мягко. — Все, что я сказал тебе той ночью, просто накопилось во мне. На самом деле я не чувствую ничего подобного. Ты единственный близкий мне человек. Пойми, мне не с кем обсудить то, что болит у меня самого. Только с тобой. Я прошу тебя забыть все это, как я забываю все ваши исповеди. Если я найду эту книгу и уничтожу, может, тогда пойму хоть какой-то смысл. Возможно, в этом и есть мое предназначение, Бог испытывает меня.