Греховная страсть - Хэссинджер Эми

— Осанна! Да будет благословен тот, кто пришел с именем Бога!

Мириам схватила Иешуа за руки, напуганная неистовством толпы. Он сильно прижал ее руки к своим глазам, как будто бы не желал видеть эту сцену безумия. Его брови были горячими и влажными. Она хотела обнять его, но боялась людей вокруг.

Наклонив голову, она прошептала:

— Ты тот, учитель, о ком они мечтают?

Он убрал руки Мириам от глаз, поднес их к губам и поцеловал обе ладони. Его глаза, прикрытые длинными ресницами, часто моргали от неуверенности и страха.

— Ты дочь Божья, Мириам, — сказал он, — ты знаешь сама.

Он взобрался на спину осла и направился сквозь ликующую толпу к воротам города. Люди сомкнулись, и Мириам потеряла его из вида.

Глава X

Итак, мадам подарила мне свою библиотеку.

Теперь я могла читать что угодно и сколько угодно. И это занятие поглотило меня целиком. Как-то я наткнулась на одну книгу, которая вновь возродила во мне интерес к тайне, связанной с книгой и могилой. И вот в один из дней, сразу после мессы, я подошла к Беранже и открыто спросила его:

— Где могила?

Тряхнув головой, он молча отошел от меня, так ничего и не ответив. Однако я видела, что он прекрасно понял, о чем я его спросила. Позже, когда мы обедали, он выпил много вина и, закончив есть, уже собрался уходить, но я перегородила ему дорогу:

— Не уходи от меня, я задала тебе вопрос.

— Я не понимаю значения этого вопроса, он совершенно бессмыслен.

— Нет, — сказала я, не давая ему пройти. — Ответь мне, для меня это очень важно.

— О чем ты говоришь?

— Ты отлично знаешь, о чем я говорю — о могиле. Беранже, что ты там нашел?

— Кто вложил такие мысли в твою голову?

— Ты не можешь это хранить в секрете от человека, который любит тебя, — сказала я, и голос мой задрожал.

— Мари… — начал он, но я не дала ему закончить.

— Где могила? И где книга? Где это все?

В следующий момент он обнял меня за талию, быстрым шагом направился со мной к церкви, приговаривая:

— Ты давно не исповедовалась, Мари.

— А мне не в чем исповедоваться перед тобой.

— Это ложь, — сказал он.

— Тебе самому следует исповедаться во всех своих секретах, что ты скрываешь от меня.

— Ну почему, ну почему ты всегда лезешь не в свое дело? Может, у меня быть моя собственная жизнь?

— А моя исповедь — это твое дело? Ты приготовился выслушать мою исповедь, не желая исповедаться сам?

— Я твой священник, Мари, это, если хочешь, моя работа.

— Ты не мой священник.

Беранже вытаращил на меня глаза:

— А кто же я тогда, кто я тебе?

Он смутил меня этим вопросом.

— Что ты имеешь в виду?

— Кто я тебе, Мари? — Его голос звучал совсем растерянно.

— Господи, твоя воля. Я думала ты знаешь ответ на этот вопрос.

Он открыл дверь кабинки для исповеди и втолкнул меня туда. Сам зашел в соседнюю и закрыл дверь.

— Я думал, что мы с тобой друзья, Мари, — начал он.

— Друзья, — передразнила я его иронично.

— Ну, может быть, компаньоны, ты мой единомышленник, — пытался он подобрать слова шепотом. И потом ласково добавил: — Мое сердце, моя душа.

И вдруг я начала в действительности исповедоваться.

— Святой отец, я согрешила. Это было… — я сделала паузу, подсчитывая, — шесть лет назад, когда ты приехал в Рене. — Мы сидели вместе молча, слушая ритм дыхания друг друга, ощущая пульс друг друга. — Я согрешила так много раз, что мне даже трудно вспомнить. — Я споткнулась на этой фразе и перестала говорить. Я слышала, как Беранже прильнул ухом к стене со своей стороны, но не могла заставить себя продолжить. — Я не могу сделать этого, — сказала я и вышла из кабинки.

— Подожди, Мари, — начал Беранже.

— Ну что еще, — остановилась я у двери.

— Боюсь, я обидел тебя, мой ангел, боюсь, я причинил тебе вред.

Я отошла на шаг назад и спросила:

— Причинил мне вред, втолкнув в исповедальню? Да нет, со мной все хорошо.

— Нет. Гораздо хуже, чем это. Боюсь, я усомнил тебя в твоей вере.

— Ну почему? Мои сомнения — это не твоя вина.

— Я не отвечал должным образом на твои вопросы. Если бы только я знал, как это сделать, я бы сделал это много лет назад.

— Все в порядке, мой дорогой, ты отвечал, как мог.

— Я не был тебе хорошим священником, Мари.

— Я и не хотела священника, — сказала я. — Я хотела тебя как мужчину. Это неправильно, я знаю. Но ничего не могла поделать с собой еще тогда, когда впервые увидела тебя. Зачем-то же Бог свел нас вместе.

— Я уже больше ничего не знаю, Мари, — сказал он. — Раньше я думал, что он проверяет меня, насколько я предан ему.

— А сейчас?

— А теперь произошло много такого… я уже больше ни в чем не уверен. — Помолчав он вдруг прошептал: — Я не прав, Мари. — И вышел из исповедальни.

— Почему, мой дорогой? Почему ты говоришь такие вещи?

— Я потерялся, и это правда. Не могу передать тебе свои страхи.

— О чем ты говоришь? Какие страхи?

— Мои страхи, Мари. О том, что все, что я делал, — все впустую. О том, что Бога нет и все это придумали люди. Кому и чему тогда я служу?

— Ты не должен говорить такие вещи, Беранже. Ты не потерялся. Бог всегда с тобой.

— Ах, Мари, я в этом не уверен. — Он отошел от меня, подошел к строительному мусору, который не успели убрать, и пнул ногой самый большой камень, который там был. — Я не знаю, чего Бог хочет от меня, Мари, — сказал он. Его глаза почернели, он смотрел куда-то мимо меня. Потом он оглянулся, опасаясь, что кто-то мог увидеть его выходку.

— Я молюсь ему, но он мне не отвечает.

— А чего ты хочешь от него? — спросила я.

Он расхохотался:

— Чего я хочу от Бога? Я хочу порядка. Я хочу мира. Я хочу, чтобы он дал мне о себе знать, чтобы он дал мне уверенность в том, что он есть. Я столько раз молился ему, но он ни разу не ответил мне, ни разу не подтвердил своего присутствия. Мне, священнику! Ни разу, Мари. И что же мне делать, — заорал он в потолок. — Как я могу служить, не зная — кому?

Голос его разносился по залу, и я испугалась, что кто-нибудь может услышать его. Потом он как-то весь сгорбился и присел на скамью. Я села рядом с ним. Он снова начал.

— У меня сомнения, Мари. Что я делаю здесь? Я провожу мессы, почему люди верят мне?

Он говорил, говорил, словно, накопив за долгие годы свои сомнения, вопросы, жалобы, он не нашел ни одного человека, кроме меня, кому смог бы поведать все это. Я положила свои руки ему на плечи и стала нежно гладить, массируя их. Я почувствовала, что он расслабился. Затем он повернулся ко мне, прильнул своими губами к моим губам. Он целовал меня страстно и долго. Потом он начал целовать лицо, шею. Я закрыла глаза. Начала молиться про себя. Когда Беранже оторвался от меня, я ему прошептала:

— Может быть, Бог хочет нашей встречи, мой дорогой. Может быть, он хотел, чтобы мы нашли друг друга. — Его глаза все еще были закрыты. И я ему сказала: — Пожалуйста, прости меня. Наверное, в этот момент я должна была поступить по-другому. Наверное, я не должна была пользоваться твоей слабостью.

Какое-то время он молчал, потом накрыл мою руку своей и сказал:

— Твое поведение было весьма деликатно, Мари. — Я действительно нашел могилу.

И вот что он мне рассказал.

Вечером, накануне приезда рабочих, он решил подготовить церковь к возведению нового возвышения для проповедей. Проходя уже в который раз мимо алтаря, он вдруг увидел на одном из камней странный знак, указывающий направление — вниз. Беранже осенила идея, что следует копать. В тот же вечер он заперся в церкви и начал копать, копать, копать и копал несколько ночей, пока не раскопал небольшую дубовую дверь, отделанную металлом.

Естественно, дверью давным-давно никто не пользовался, ручка сгнила. Беранже сразу понял, что эта дверь и все, что за ней, имеет отношение к очень давним временам и, возможно, было сделано гораздо раньше, чем появилась наша деревня. Несколько минут он смотрел как завороженный, когда же вышел из глубоких раздумий, он открыл дверь, там были ступени. Затем он внимательно оглядел церковь. Убедившись еще раз, что никто не наблюдает за ним, он стал осторожно спускаться вниз. Там, внизу, он обнаружил несколько подвальных помещений. Полы этих своеобразных комнат-склепов были уставлены гробами разных форм и размеров.