Джейсон Томас - От кутюр
— А ты убежал бы со мной? — очень серьезно спросил Баркли.
— Дик…
— Мы могли бы уехать из Нью-Йорка, — перебил Баркли, страшась услышать ответ. — Я все продумал. Лучше всего на Ривьеру. Если ты волнуешься из-за своей карьеры, я положу на твое имя деньги, а когда умру, ты получишь все.
Том молчал.
— Скажи хоть что-нибудь, — попросил Баркли.
— Ты считаешь, что будешь счастлив со мной?
Том вдруг понял, что искренне спрашивает об этом. Баркли может устать от большого тупого парня с травмированным коленом, и что тогда с ним будет?
— Мы не можем упустить эту возможность.
— Тогда давай, — сказал Том.
— Что?
— Продавай журнал, — твердо ответил Том.
Пока Баркли звонил Солу Голдену в Беверли-Хиллз, Том принимал душ, переодевался и думал о своем обязательстве. И дал ли он обязательство Ричарду Баркли? Ему нравился этот парень. Может, даже больше чем нравился. И все эти деньги. Выйдя из ванной комнаты, Том схватил свою сумку и порылся там в поисках паспорта. В нем за обложкой был спрятан сложенный листок бумаги, о котором он думал, — чек.
Чек на двадцать пять тысяч долларов, выписанный на личный счет Сола Голдена в Национальном банке Крокера. Несколько минут Том смотрел на чек, затем снова осторожно сложил его и засунул обратно, за кожаную обложку паспорта.
Глава 16
Сол Голден медленно положил трубку на аппарат. Рука у него дрожала. Не потому, что он снова получил то, что хотел — журнал «Высокая мода», — а потому, что просто устал.
Усталость была для него новым ощущением. У него всегда было больше энергии, чем у окружающих. С тех пор как шестьдесят лет назад Сол возглавил газету отца, он всегда служил примером сильного, энергичного еврея, который добивается успеха и работает по восемнадцать часов семь дней в неделю.
Сол схватился за запястье, чтобы успокоить дрожь в руке. Нет, он не был взволнован покупкой «Высокой моды». Его даже не волновали четыре сотни миллионов долларов. Сол купил журнал для Марти, для своей любимой Марти.
— Как жаль, что тебя нет рядом, дорогая, — сказал он вслух.
Ему стало легче, когда он произнес эти слова, обращенные к женщине, которую он так любил. Их дом настолько отражал ее личность, что, казалось, она стоит в зеркальной гардеробной, которая протянулась на шестьдесят футов вдоль одной из стен спальни, обитой шелком персикового цвета, где за красивым французским письменным столом сидел и пытался успокоить дрожь в руке Сол.
Сол Голден знал, что с его организмом не все ладно. Он скрывал это от Марти. В его возрасте болезни не новость. Она так радовалась возможности стать хозяйкой «Высокой моды», что просто сияла последние несколько месяцев. Если бы она узнала, что у него проблемы со здоровьем, она посвятила бы себя заботам о муже, и он никогда не увидел бы ее такой счастливой. Какой прок от двухмиллиардного состояния, если ты не можешь быть уверен, что женщина, которую ты любишь, никогда не будет волноваться или чувствовать себя несчастной?
«Но, Бог ты мой, это-то уж сделает ее счастливой!»
Предстояла работа. Голден был готов к решению Ричарда Баркли и уже начал работу над бумагами. Он купил за свою жизнь сотни изданий, телевизионных станций и предприятий, поэтому его юристы и исполнители были готовы присоединить к империи Голдена «Высокую моду». Трудность состояла в том, чтобы сделать все как можно быстрее, пока никто не передумал и пока слишком многим не стало известно, что происходит.
Сол нажал кнопку повторного набора на устройстве, которое было присоединено к его телефону. Непонятный черный ящичек мог не только мгновенно набрать закодированный номер, но и каким-то хитрым образом предохранял телефоны Сола от прослушивания.
— Здравствуй, Огден. — Огден Ливингстон был старшим юристом Сола Голдена и получал в год два миллиона. — Скажи, чтобы подготовили самолет. Сделка состоялась. Бумаги готовы?
— Да, мистер Голден.
— Я еду в аэропорт, — сказал Сол. — Я буду там через сорок минут.
— Да, мистер Голден.
— В самолете должно быть все необходимое, чтобы мы завершили нашу работу до прибытия в Нью-Йорк.
— Да, мистер Голден.
Солу нравилось заниматься делами в уединении черно-золотого реактивного самолета «Голден лимитед». Только там будут названы настоящие цифры покупки. Секретари-юристы занесут все данные в компьютер, и он изрыгнет контракт, который передаст «Высокую моду» Марти.
Сол сделал глубокий вдох. Потом другой. И еще один. Казалось, он не может вобрать в себя достаточно кислорода из воздуха Беверли-Хиллз. Должно быть, сегодня висит смог третьей степени.
Он взял шерстяной свитер ручной вязки, который Марти заказала ему в Ирландии. В Нью-Йорке будет холодно. Разумеется, свитера недостаточно, но кто-нибудь из нью-йоркской квартиры встретит его в аэропорту Кеннеди и захватит теплое пальто. Может, в этом все и дело. Он, наверное, простудился.
Сол Голден нажал кнопку, давая знать персоналу, что готов ехать. Снаружи его шофер вышел из машины и открыл заднюю дверцу, чтобы, выйдя из больших двойных дверей своего дома, который он купил для Марти, Сол мог сразу же сесть в автомобиль.
В машине он налил себе бренди и улыбнулся. Почему бы не позвонить ей? Он снял трубку, а огромный «роллс-ройс» уже спешил к частному аэропорту.
— Международный разговор, — сказал Сол, сжимая в пальцах хрустальный бокал. — Отель «Георг V»… миссис Голден.
Сол даже не потрудился говорить по-французски. В его мире люди говорили на языке Сола Голдена.
Звонок… второй… третий. Эти странные старомодные звонки были такой же неотъемлемой частью телефонной системы Франции, как и ее несовершенство.
— Алло.
— Здравствуй, милая, — сказал Голден в трубку. — Подумал, что стоит позвонить.
— У тебя все хорошо? — спросила сразу насторожившаяся Марти.
— Конечно. А что со мной может случиться? Ты же знаешь, я здоров как бык.
— Ах ты мой бык. — Марти усмехнулась.
— Просто решил сообщить, что, пока ты тратишь во Франции все мои деньги на одежду, я купил тебе одну безделицу, которую ты так хотела иметь.
Она поняла, что это значит. Но, прожив с ним не одно десятилетие, она также знала, что Сол любит поиграть в свою любимую игру — угадай-что-я-тебе-купил.
— Скорее скажи! Что это? — стала умолять она.
— Догадайся.
— Драгоценности?
— Конечно, нет. У тебя уже есть все драгоценности мира.
— Тогда, должно быть, одежда.
— Никакой одежды. В этом доме всего тридцать пять комнат. Для платьев места уже нет. И ты знаешь, что я предпочитаю тебя вообще без одежды.
