Линда Олссон - Астрид и Вероника
Вероника протянула руку, Астрид вложила в нее раскрытую книжечку.
— Никогда раньше не слышала это стихотворение, — сказала Вероника, водя пальцем по строчкам. Помолчала, читая, потом признала: — Да, прекрасно написано. — Сжала книгу в ладонях и вновь стала смотреть вдаль.
На обратном пути в машине открыли окна, и ветер щекотал лицо. Когда Вероника затормозила у ворот дома Астрид, старушка повернулась к ней и сказала:
— Пожалуй, буду считать, что и у меня сегодня день рождения. Так что приходите вечером, отметим наш общий день рождения.
Она тронула Веронику за руку и направилась к дому.
Вероника вышла из душа. Обнаженная, вся покрытая капельками воды, она протерла запотевшее зеркало над раковиной и вгляделась в свое отражение.
«А ведь я давным-давно не рассматривала себя в зеркале», — подумала она.
Вероника пристально изучала свое лицо, большие зеленые глаза в обрамлении черных ресниц, четкий рисунок темных бровей, длинный нос, широкий рот. Ей показалось, будто она похудела. Лицо вроде бы слегка осунулось, щеки чуть впали. А может, это просто следы времени, возраста. Вероника приподняла волосы. Рассмотрела свой подбородок. Прикоснулась к грудям, взвесила их в ладонях. Кажется, и груди уже не те. Провела ладонями по предплечьям, животу, бедрам. Какая гладкая кожа.
Она натянула джинсы и белую рубашку, налила себе стакан белого вина и вышла посидеть на крыльце. Дневной жар еще не спал. Вероника запрокинула голову, посмотрела в небо — такое высокое, и вдруг что-то сдвинулось, переменилось. Мгновение назад все было иначе, и вот — необратимая перемена. Расцвет лета закончился, оно пошло на спад.
Еще на подходе к дому Астрид сквозь приоткрытое окно до Вероники донеслась музыка. Играла та самая соната Брамса, и напряженные звуки лишь усугубили то чувство утраты, которое настигло Веронику. Ей все сильнее казалось, что время на исходе и чему-то настает конец. Вероника остановилась, не сводя глаз с освещенного окна кухни, за которым маячила Астрид, и вдруг в памяти у нее всплыла одна картинка из детства. Она стояла тогда под окном и видела, как внутри, в доме, целуются ее родители. И сейчас Вероника осознала — да ведь это единственное ее воспоминание о хоть каком-то свидетельстве их взаимной привязанности. Наверно, она была тогда совсем мала, лет пяти, не больше, но, во всяком случае, уже достаточно большая, чтобы ее выпустили одну в сад, да еще и в темноте.
Вероника вошла в кухню. Астрид хлопотала у плиты. На столе уже стояло блюдо с тонко нарезанным маринованным лососем и маленькая мисочка с горчичным соусом. Рядом — корзинка с ржаным хлебом, бутылка хорошего французского шампанского и два узких высоких бокала — настоящий хрусталь, с золотым узором. Прочая сервировка была того же тонкого фарфора, что и в прошлый их праздничный ужин. Астрид так и сновала между столом и плитой, и подол красной юбки вился вокруг ее ног. Она сменила белую блузку без рукавов на кофточку из кремового шелка. Широкие рукава закатала до локтя. Заметив, как пристально рассматривает ее Вероника, Астрид смущенно пожала плечами.
— Знаю, наряд странный, он не на выход. Досталась эта вещь мне от мамы, думаю, домашняя или даже ночная кофта. Но она так хороша, что я решила — подходит для нашего праздника. — Она коротенько улыбнулась и снова повернулась к плите.
Вероника разлила шампанское, они подняли бокалы. Мелодично звякнул хрусталь. Пока Астрид готовила горячее, отведали лососины с ржаным хлебом и горчичным соусом. В окно лились лучи закатного солнца, смешивались с электрическим светом. Да еще помигивали от теплого ветра, что врывался в окно, свечи на столе.
— А теперь давайте сядем. — Астрид подала горячее. — Насыщенный у меня получился денек, столько нового сразу. Правда, это блюдо я и раньше едала, но сама сготовила впервые. Да и пробовала-то его уже очень давно. Когда-то это кушанье готовила мама, оно у меня было любимое. Мама как-то по-особому его называла, а отец просто — рыбными шариками.
Астрид расстелила у себя на коленях полотняную салфетку и передала горячее Веронике, пояснив:
— Я заказала в лавке свежую щуку.
Вероника положила себе и гарнир — молодой картофель и фасоль. Астрид следила за ней, ждала, пока та приступит к еде.
— Восхитительно. Просто восторг. — Вероника услышала в собственном голосе удивление.
Астрид улыбнулась в ответ и наконец-то положила горячее и себе. Вино она купила новозеландское, заказала в местной лавке и сама ходила его забирать. Вероника живо представила себе, как старушка вынуждена была несколько раз совершать путешествие с холма и обратно, и у нее комок встал в горле. Но Астрид лучилась умиротворением и довольством, и даже как будто счастливым предвкушением чего-то хорошего. Вероника вздохнула с облегчением, глотнула прохладного вина и принялась смаковать угощение.
Потом они вместе убрали со стола, и Астрид принесла вазу из граненого хрусталя, до половины заполненную земляникой.
— Хотела пирог испечь, да не успела, потому что мы ездили купаться, — улыбнулась она. — Но свежие, по-моему, вкуснее будут, особенно если налить чуточку сливок.
Присев за стол, она протянула Веронике маленький пакетик.
— Мой вам подарок. С днем рождения, Вероника.
В пакетике оказалась маленькая книжечка в темно-коричневом кожаном переплете — старом, потертом, даже с трещинками.
— Это записная книжка моей мамы, — объяснила Астрид. — Там записан рецепт рыбных фрикаделек. И многое другое.
Она обошла стол и подсела к Веронике.
— Начинается тут как дневник, — сказала Астрид. — В апреле того года, когда я родилась, вот, смотрите сами. — Она бережно раскрыла книжку на первой странице. — «Саре в ее день рождения от деда». Это ей подарил мой дедушка. Поначалу мама вела в этой записной книжке дневник, правда время от времени. Вот тут идут короткие записи с датами. Она пишет о себе, откровенно, пишет об очень личных переживаниях. А дальше уже по-другому, будете читать — заметите. — Астрид медленно переворачивала страницы, и глаза ее пробегали по строчкам. — Я так часто его читала, что каждую запись наизусть помню, закрою глаза — и вижу перед собой каждое словечко, цвет чернил — и то вижу. Так что дневник этот мне больше ни к чему. Но я хочу, чтобы он попал в хорошие руки, а вы ведь его сбережете, я знаю. — Она подтолкнула книжку по столу к Веронике, но медлила выпускать из рук. — Лучшего хранителя и не найдешь.
Вероника с трудом сдерживала слезы. Она прижала книжку к груди.
— Ах, Астрид! — Наклонилась и поцеловала старушку в лоб. — Я сохраню этот дневник и буду беречь его. Спасибо вам!
