Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...
Пытаясь справиться со смущением, кивнула Лешке и сразу отвернулась и отошла от двери, притворяясь занятой телефонным разговором.
Лешка не стал топтаться в ожидании окончания телефонных переговоров, а сразу прошел в мою комнату. Я посмотрела на себя в зеркало, установила, что волнение почти не отразилось на лице, и поплелась вслед за Лешкой. То, как по-хозяйски он прошел в комнату, произвело на меня впечатление. Значит, ничего не изменилось и Лешка продолжает считать себя моим женихом. Черт, ну что за дура?! Гнала от себя мысли о проблеме, вместо того чтобы искать ее решение. Ни к чему не готова, ничего не хочу, ничего не могу. Ну какая ему необходимость была являться именно сегодня? Пришел бы через неделю или через две.
Лешка стоял лицом ко мне и рассматривал распечатку. Не выказывая никакого интереса, видимо, совершенно машинально, взял из стаканчика остро отточенный карандаш и, держа листок на ладони, что-то написал. Увидел меня, отложил карандаш и бумагу и протянул ко мне руки.
Я покорно вошла в его объятия и сама обняла его за шею. Правда, не столько притягивая к себе, сколько мешая ему притянуть меня. Но Лешкины мысли были заняты не эротикой. Он выглядел усталым и больным и нуждался в хорошей порции нежности и сочувствия.
Я погладила его по лицу, поцеловала в щеку. Прикосновение к его лицу вызвало волну почти нестерпимой боли, я чувствовала, как ломит в висках и сжимается сердце. Пытаясь ничем не показать, насколько мне плохо, ласково улыбнулась и осторожно высвободилась. Лешка без возражений отпустил меня.
— Хочешь что-нибудь съесть?
— Да нет. Какое есть. Я с поминок. Сегодня девятый день, так в ресторане ВТО устроили банкет на сто человек.
Лешка поморщился и яростно помотал головой:
— Любит творческая интеллигенция халяву. А моя мамаша показуху. Глаза бы не глядели.
— Не надо, Леш. Чего ты злишься? Твоя мама на самом деле горюет. А что прилюдно, ну и ладно, раз ей так легче. Она же не притворяется.
— Может, и правда. Просто я устал как собака. Все эти похороны-поминки. Люди, люди, люди… Разговоры бесконечные. Поверишь, я только сейчас, когда ехал к тебе, понял, что отец на самом деле умер.
Лешка замолчал, сжав челюсти, уставив неподвижный взгляд куда-то мимо меня. По его лицу пробегала судорога. Мне стало страшно. Я потянулась и положила ладонь ему на грудь в вырезе рубашки. Внутри Лешки что-то пискнуло, лишив меня последних сил. Любви и жалости во мне оказалось так много, что я сама себе удивлялась.
Хуже всего было то, что Лешка отчаянно нуждался в моей любви, а я отчаянно нуждалась в возможности излить свою любовь на него. Лешка снял мою руку со своей груди, добавил к ней вторую мою руку и поднес все десять пальцев к горячим влажным губам. Его поцелуи отозвались болью во всем теле, я, стараясь не делать резких движений, освободила свои руки.
— Подожди секундочку, я сейчас.
Лешка кивнул, и я, вся дрожа, выскочила из комнаты. Кастрюля с лимонадом стояла в холодильнике. Я заглянула под крышку и установила, что лимонада достаточно. Выпив одну за другой три чашки, я перевела дух и, почти владея собой, вернулась в комнату с большим бокалом лимонада для Лешки.
Лешка нехотя отпил глоток, потом медленно выцедил все до капли.
— Вот что мне было необходимо. Все время мучился, а не понимал, что просто пить хочу. А ты всегда угадываешь, что мне надо. И не ошибаешься.
— Леш, как ты?
— Даже не знаю. Хреново.
— Мне жаль…
— Я знаю. Если бы только знала, как мне это помогает. Когда уж совсем невтерпеж, вспомню тебя, и легче. Я люблю тебя.
Плакать нельзя, напомнила я себе и не заплакала. Просто села на кушетку подальше от Лешки и стала на него смотреть. Я смотрела впрок и понимала, что никогда не смогу насмотреться. С тоской, отчаянием, нежеланием верить в непоправимое я жадно смотрела в бесконечно дорогое лицо.
Наши глаза встретились, и в Лешкиных отразилось беспокойство. Я выдала себя, и он почувствовал неладное. Сразу подобрался, подозрительно уставился на меня.
Я сморгнула и отвела взгляд. Некоторое время с очевидным интересом рассматривала прикнопленный над столом листок с пометками к программе, над которой сейчас потела. Лешка тоже посмотрел на листок, потом на меня.
— Аль, что случилось? — потребовал ответа мой экс-жених.
Ничего себе вопросик! Что называется, не в бровь, а в глаз. Милый, да разве же я смогу тебе ответить? Я молчала, не в силах придумать историю, устроившую бы нас обоих. Лешка подождал немного и, как всегда, придумал сам.
— Ты из-за того, что мы не сможем сейчас пожениться, расстроилась? — догадался он.
Да, ненаглядный мой, если ничего не придумывать, я расстроилась из-за того, что никогда не буду твоей женой.
Я отрицательно мотнула головой, потом мотнула утвердительно и снова отрицательно. Лешка озадаченно следил за моими маневрами.
Надо мне помолчать. Перевести разговор на другое. Сказать, что сейчас не время, что во время траура жениться нельзя. За год многое изменится, и не надо будет ничего говорить и причинять ему ненужную боль. Ну как я ему сейчас скажу, что он потерял не только отца, но и невесту? Я не готова все сделать по уму, я потеряю его. Вообще, совсем, лишусь навеки, в каком угодно статусе. Нет, я буду молчать и делать вид, что ничего не случилось. А за год что-нибудь придумаю. Хорошо. Господи, как хорошо, что не надо ничего решать.
Лешка сел рядом со мной, просто, по-хозяйски просунул под меня руки и переместил мое тело к себе на колени. Я опешила от подобного нахальства, а он прижал меня к своей груди и, легко качнув, откинул мою голову себе на предплечье. Я близко увидела его ласковые глаза и почувствовала на губах его губы. У меня не хватило сил сразу оттолкнуть его, и мы целовались, как раньше, со всем пылом и страстью разделенной любви. Больше всего мне хотелось умереть в этот миг. Последний, ворованный миг счастья.
Горячие твердые пальцы коснулись моей шеи, потом Лешка сделал невозможное. Провел указательным пальцем вдоль низкого выреза блузки. Невольный глухой стон вырвался из моей груди. Лешкин стон отозвался эхом, Лешкина рука поехала вниз, заваливая меня на спину, одновременно его лицо уткнулось мне в грудь.
Все ясно, никакого года у меня нет. Лешка делал то, что должен был сделать давным-давно, чего я со сладким страхом и замиранием сердца ждала от него последние годы и чего сейчас не могла допустить ни в коем случае.
Я дернулась, выказывая несогласие, и он сразу отпустил меня. Лешка тяжело дышал, лицо раскраснелось и покрылось испариной, глаза лихорадочно блестели, но он не сделал попытки удержать меня, не пытался давить на меня, изображая обиду и разочарование. Если он и был разочарован, то ничем этого не показал.
