Натали Рамон - Мой маленький каприз
— Сын мой и господин, расскажи все Эльцзе. Она тебя любит, она все поймет. И раздели с ней ложе.
— Зачем? Она мне нужна только для Шахерезады. Я тебе еще утром это говорил.
— Неправда. Я вижу твое сердце. В нем Эльцза. И оно тоскует, потому что ты гонишь ее. Она это чувствует и бродит сейчас за шатрами. Я приготовлю ложе и трапезу. Ляг с ней перед тем, как лететь на войну!
— Какая еще война? Кто тебе сказал? Просто беспорядки.
Фарида прищурилась и погрозила пальцем.
— Э-э-э, сынок, не пытайся меня обмануть! Ты можешь не вернуться. Ты должен оставить свое семя.
— Что за чепуха! Да у меня нет времени! Меня люди ждут.
— Ничего, подождут. Семя эмира важнее.
Фарида цепко схватила его руку и повела. Он не смел сопротивляться, но злость в нем кипела, как вулкан. Он — эмир, почему все им повелевают? Нурали приказал, чтобы он покинул дворец, Эльза хочет, чтобы он ее трахнул, репортеры требуют от него откровений, даже матушка Фарида считает себя вправе распоряжаться его семенем! Нет уж, что угодно, но семя принадлежит только ему.
Но когда он увидел, как Эльза, нацеливаясь камерой на верблюдов, немного приседает и брюки заманчиво обтягивают ее попку, а сквозь тонкую ткань блузки видны очертания ее груди, он выразительно подмигнул Фариде и уже один пошел дальше. И с чувственным удовольствием выполнил бы ее рекомендации, когда бы Эльза не стала так настойчиво заявлять свои права на интим с ним. Вулкан снова заклокотал, и, чтобы поставить бабу на место, он нарочно еще больше распалил ее, забавляясь водой. А потом, равнодушно скомандовав:
— Раздевайтесь! — выплеснул на нее всю свою ярость.
В считаные минуты она стала покорной. Но почему-то, вопреки ожиданиям, это его не порадовало, напротив, он искренне устыдился, когда она сказала, что у нее нет выхода, а ее сбивчивое дыхание и трепещущее тело безмолвно добавили: я же твоя, только твоя…
Тут следовало бы «возлечь на ложе». Но его захлестнула волна нежности, и в силу неведомого душевного эстетизма физическое соитие представилось невероятной пошлостью после всего, что он только что ей наговорил. Эта нежность окутывала, переполняла, сами собой произносились непривычные ласковые слова — будто изнутри забил чистый источник, заваленный прежде камнями и грязью, которые сейчас изверглись со всей его яростью и сомнениями, и наступило обнажающее просветление. Обнажали ласковые слова. Но ведь нежность и близость невозможны без обнажения, более полного и очистительного, чем просто скинуть одежду и голышом войти в воду.
Это ощущение чистоты и просветленности не покидало, поднимая его словно на крыльях. По пути в столицу в вертолете журналисты были очарованы простотой и мудростью эмира. Интервью, какое он дал у вертолета, приземлившегося на крышу высотного здания Девяти министерств, потрясало глубиной и в считаные часы было растиражировано мировыми массмедиа. Несмотря на меры безопасности, ограничивающие передвижение населения по городу, к моменту его выхода из здания внизу уже собралась толпа, в основном — из представителей прессы, и он блестяще провел спонтанную пресс-конференцию. Затем он поехал в телецентр, где уже все было готово для его обращения к народу в прямом эфире.
Окружающее казалось нереальным. Пустынные улицы под ярким солнцем. Ставни и жалюзи в витринах магазинов. Закрытые окна. Вместо бурления транспорта и прохожих — только вооруженные патрули да редкие военные машины.
Гамид просматривал свои составленные утром наброски обращения и тексты, какие уже успели подготовить аппаратчики. Нет, не то, думал он, отрываясь и поглядывая в окно, нужны совсем другие слова. Неожиданно показались дымящиеся развалины многоэтажного жилого дома. Пожарные машины, множество фургончиков «скорой помощи». Из памяти тут же всплыла развороченная ложа театра и выкатившаяся из-под обломков голова матери Шахерезады. Он содрогнулся.
— Когда это произошло?
— Ночью. — Начальник аппарата вздохнул. — Одна из первых трагедий. Люди даже не успели проснуться.
— Почему мне докладывали только об офисах и торговых центрах, где ночью нет никого? Сколько еще жилых домов?
— Восемь удалось обезвредить. Два — нет… Три пока удерживают боевики. Все в районе Селям.
Селям — район многоэтажных новостроек. Голова Тамили опять покатилась перед его глазами… Но что значит пара десятков погибших тогда в театре по сравнению с сотнями трупов людей, мирно спавших в собственных кроватях?..
Он сказал об этом в своем обращении. И еще сказал, что не пожалеет никаких денег на выкуп всех заложников, лишь бы прекратить бессмысленное кровопролитие. И что сложившим оружие и сдавшимся боевикам будет дарована жизнь, а за информацию о верхушке заговора он платит бриллиантами, и продемонстрировал то самое колье из ларца-передатчика.
Гамид еще не успел покинуть телецентр, как поступила информация о террористах, захвативших дворец наместника. До сих пор они отказывались вступать в какие бы то ни было переговоры, но сейчас вдруг выдвинули требования: двести миллионов и самолет, который беспрепятственно вывезет их из страны, а пока каждый час они будут расстреливать по пять заложников. Когда заложники кончатся, а денег и самолета не будет, дворец наместника взлетит на воздух. В подтверждение серьезности своих намерений они выкинули из окна пять трупов.
— Едем туда. Пусть телевидение прямо с площади перед дворцом наместника ведет прямой эфир. Я буду говорить там.
— Ваше высочество, это безумие! — воскликнул начальник аппарата. — Вы не можете рисковать собой!
— Знаю, знаю! Я не могу собой рисковать. Я знамя. Сами подумайте, какой смысл стрелять в знамя, если можно получить двадцать миллионов лишь за то, что не выстрелишь в него? Если уж фанатики, жаждущие смерти, начинают торговаться, чтобы жить, значит… Ну? Ну, мой дорогой Абдулла бен Саид? Распорядитесь, чтобы на площадь срочно доставили побольше золотых слитков и всяких ювелирных изделий. Блеск золота и драгоценных камней очень побуждает к долгой жизни. Не волнуйтесь. Обещаю, что обязательно надену бронежилет.
Через сорок минут вся страна опять приникла к экранам. На площади перед дворцом наместника был расстелен ковер и сам эмир Рас-эль-Шафрана Гамид Абдулла бен Ахмад Нияз эль-Кхалифа собственноручно швырял на него золотые слитки и ювелирные изделия, которые в ящиках и мешках подносили ему солдаты.
В качестве замены заложников во дворец наместника вошел телохранитель эмира Нурали бен Рамазан, без оружия, с одним лишь мобильным в руках, и медики-добровольцы — внутри было много раненых. Затем из здания начали появляться заложники на трясущихся ногах. А потом, бросая на землю оружие, стали выходить террористы, и по живому коридору из полиции и военных они направлялись к ковру. Золото сияло на солнце. Эмир стоял на ковре и лучезарно улыбался — в отличие от окружавших его рослых охранников с выражением крайней сосредоточенности на лицах, — и, как четки, перебирал пальцами то самое колье. Приблизившись к золоту, террористы замерли, приоткрыв рты и расширив глаза.
