Эдвина Марк - Юная грешница
— Они поверят письму, — напомнила я.
— Поверят, если оно окажется у них, — медленно произнес Эллиот. В его голосе прозвучало почти детское удовлетворение. — Но оно у меня, — он потряс листком. — Хотя и не надолго.
Я закричала, когда Эллиот хотел разорвать письмо, но не это его остановило. Его остановил страшный голос, голос, которого я не узнала, доносившийся с верхней площадки лестницы.
— Эллиот! — услышали мы и оба взглянули наверх.
Мама, опираясь на перила, указывала пальцем на мужа.
— Положи письмо, — сказала она тем же ужасным тоном. Эллиот встал.
— О, Грейс! — воскликнул он. — Сколько ты там стоишь?
— Достаточно давно, — ответила мама. — Достаточно давно, чтобы все слышать. Положи письмо!
И он подчинился. Думаю, если бы она попросила его или меня перерезать друг другу горло точно таким же тоном, мы сделали бы и это.
Мысли о неповиновении даже не возникло — не могло возникнуть.
Мама медленно спустилась в гостиную, села на кушетку и тихо сказала:
— Ну, а теперь мы поговорим как разумные люди.
— Грейс, я хотел оберечь тебя от этого.
— Ты хотел оберечь меня? Эллиот, не будь ребенком. Ты никогда не берег меня. И никогда не будешь беречь. Ты трус и глупец и не сомневайся ни секунды, что я этого не знаю. Я все время это знала. Это нелегко, — она повернулась ко мне. — А ты больной ребенок, Джоан. Вопрос виновности сейчас не обсуждается. Я только хочу знать, что ты хочешь сделать.
— Я хочу опять пойти в полицию, — ответила я. — И рассказать всю правду.
— Я не позволю своей падчерице калечить мою жизнь. — заявил Эллиот.
— Сядь и помолчи. Я знаю о твоей жизни больше, чем меня интересует, сказала мама странным, новым голосом. — И я не стану колебаться, чтобы использовать свою информацию.
Эллиот побелел. Мама наверняка что-то имела на него. Или это было сознанием его собственной вины. Я этого так и не узнала.
— Ты хочешь сказать правду? — спросила она меня. — Потому что это легко?
— Нет. Потому что я должна.
— Ты любишь Вито?
— Да, — ответила я. — Люблю. По крайней мере…
Я замолчала.
— Ты хочешь выйти за него замуж?
— Грейс, — пробормотал Эллиот. — Пожалуйста…
Но мама смотрела на меня. Ее глаза на больном лице были огромными, казались пылающими, и словно высасывали из моего тела остатки жизни. Невозможно было лгать ей или себе или кому-то еще под этим взглядом.
— Нет, — ответила я. — Не хочу. Он сам больной человек, мама.
И тут я замолчала, потому что поняла, что говорю о себе. И мама поняла это тоже. Она слабо улыбнулась.
— Ты не виновата. Виновны мы все. Возможно, нам нужно выяснить многое прямо сейчас, здесь.
Мама сделала паузу, прикусив губу. Очевидно, ей было трудно говорить обстоятельно.
— Я назвала твоего отчима трусом и глупцом, и он таков на самом деле. Но и ты не лучший образец молодой девушки, Джоан. Фактически, ты ужасна. Обстановка в твоей семье, твоя ненависть к отчиму не оправдывают твоих поступков. Ты разрушила жизнь этого человека. Неважно, что сейчас ты пытаешься спасти его. Несомненно, у твоего отчима из-за этого возникнут серьезные проблемы в бизнесе, а он не заслужил их. В своих делах Эллиот честен. Я знаю это, потому что долго прожила с ним. Нам всем придется много на что ответить. Единственный способ начать — это начать. Джоанни, ненависть к отчиму или ко мне — пустая трата времени, и я не позволю этого. Больше не позволю. С твоими жалостью к себе и самобичеванием покончено.
Я смотрела на маму. Никогда я не слышала, чтобы она так говорила. Потом я взглянула на Эллиота и едва не рассмеялась. Его глаза вылезали из орбит. Он был похож на человека, которого только что ударили пыльным мешком. Рот отчима буквально раскрылся от удивления. Мама спокойно продолжила:
— Итак. Прежде всего, Эллиот, отдай Джоан письмо.
Он посмотрел на свои руки и сердито протянул листок.
— Полагаю, ты понимаешь, что делаешь, Грейс, — злобно произнес он.
— Мне этого и не нужно. Я делаю то, что следует. И я рада, что Джоан стремится к правде и справедливости после того, как всю жизнь прожила с нами, — мама повернулась ко мне. — Можешь поступить так, как захочешь.
— Я иду прямо сейчас, — сказала я. — Скажу им, что солгала, и отдам письмо.
— Этим все не закончится, — предупредила мама. — Ты это понимаешь?
— Да.
Я понимала. Я знала, что это начало трудного, даже ужасного времени. Но все же начало. Первое настоящее начало в моей жизни. И если вы рождаетесь или возрождаетесь, это происходит в крови и в слезах. Любые рождения тяжелы.
— Тогда иди, — сказала мама. — Скажи правду. Но только всю. Никаких недомолвок.
— Нет. Одну правду.
— Я не могу этого допустить, — воскликнул Эллиот.
— Ты должен, — тихо произнесла мама. — Это результат нашей совместной жизни. Иди, дорогая.
Отчим посмотрел на маму и сел рядом с ней. Она заговорила с ним, словно меня не было рядом, и я впервые прислушалась к ним с открытым сердцем.
— Знаешь, — сказала мама, — трусы могут стать храбрыми, а глупцы мудрыми. Ненавижу нравоучения. И я сама трусиха. Это, похоже, и разрушило нашу семью. Думаю, мы можем начать все сначала, — она повернулась ко мне. — Ты всегда считала, что Эллиот ненавидит тебя. Прости, это я тоже должна опровергнуть. Он не ненавидит тебя. Он не спал ночами, когда тебя… — мама сделала паузу. — С тех пор как ты уехала. Возможно, тебе неприятно это слышать, но он по-своему очень любит тебя. Не по-твоему и не по-моему… но любит. Ты не имеешь права обижать его. И, Джоан… я больше не позволю, чтобы твой отчим был козлом отпущения из-за твоих безобразий.
— Да, мама, — сказала я.
— Иди, — произнесла мама. — Ты можешь доехать до участка на автобусе. Если тебя арестуют, мы придем позже. Я только хочу убедиться, что ты понимаешь, что это может для тебя значить.
— Я понимаю, — отозвалась я и посмотрела на Эллиота. Подчиняясь импульсу (не от любви, если честно, но тем не менее искренне) я подошла и поцеловала его в лоб. К маме я не прикоснулась. Казалось, она не нуждалась в этом.
— Иду, — сказала я, повернулась к двери и почувствовала, что мое сердце запело. Сзади я услышала голос мамы:
— Отнеси меня наверх, дорогой, — слабо произнесла она. — Кажется, я совсем лишилась сил. Я очень устала.
Я закрыла за собой дверь и пошла по улице к автобусной остановке.
Дневное солнце было теплым, но меня знобило.
Примечания
1
Cheerful Vislas — букв, веселые аллеи
2
