Татьяна Туринская - ...Не повод для знакомства
Стоит ли говорить, какие чувства к матери испытывала Тамара после этой угрозы. Если и раньше, с самого раннего детства, она не столько любила родителей, сколько боялась их, то теперь к страху добавилась лютая, неженская ненависть. А может, наоборот чисто женская — вряд ли мужчины умеют ненавидеть так, вряд ли так боятся слов "лишение родительских прав"… Может, и впрямь дочь из Тамары вышла непутевая, зато матерью она оказалась образцовой. И если Юрочку и надо было от кого-то изолировать, так это от "любящих" бабушки с дедушкой. Как юрист, Тамара понимала, что сможет без особого труда отстоять свое право на сына, но, опять же в силу профессионализма, прекрасно понимала, через какую грязь ей предстоит пройти самой и провести через нее ребенка. Именно то обстоятельство, что вся эта мерзость может не лучшим образом сказаться на психике пятилетнего ребенка, и останавливало ее от решительного шага. Ведь Юрочке еще в утробе пришлось пройти через немалые трудности, и, кто знает, какими детскими силенками удалось ему противостоять материнской заторможенности и сколько силенок еще у него осталось…
Вырваться из под родительской опеки Тамаре не удалось. В свои двадцать восемь, достигнув уже довольно приличного служебного положения с соответствующим материальным благополучием, Тома все еще жила "под родительским крылышком". Кто бы знал, как тяжело было ощущать это свинцовое "крылышко" на хрупких плечах матери-одиночки! Иногда так хотелось плюнуть на все и таки уйти от ненавистных матери с отцом, но — нет, нельзя! — ведь Тамара прекрасно понимала, что материны слова о лишении родительских прав не пустая угроза, что ведь с нее станется — соберет бумаги, заручится поддержкой своих немногочисленных подруг, а подкупить парочку соседей ничего не стоит, дадут любые показания за пресловутые тридцать сребреников… И Тамара вновь терпела.
Терпеть приходилось не только родителей. Влад по-прежнему не оставлял ее в покое. Тома давным-давно на его глазах выбросила "условно обручальное" кольцо, надетое им на ее палец в безумном припадке желания. Увы, этот жест не освободил ее от исполнения "супружеских обязанностей". Она уже устала твердить Владу, что ничего ему не должна, что все кончено, что она его ненавидит. На самом деле ненависти в ее душе не было. Ненависть — слишком сильное чувство, сродни любви. Если бы она еще ненавидела Влада, был бы шанс вновь его полюбить. Но в ее сердце прочно поселилась пустота. Из всех чувств, обуревавших некогда Тамару, ныне осталась разве что жалость. Да, несмотря на все гадости, причиненные мерзавцем, ей было его жаль. Много раз она давала себе зарок не позволять больше Владу прикасаться к себе. Но, взглянув в его измученные сжигающей страстью глаза, она уже не могла быть "железной леди". Правда, все равно он добился бы своего в любом случае — не по хорошему, так по плохому. Тамара не однажды уже убеждалась в этом. Ее твердое и решительное "Нет!" ровным счетом ничего не значило для Влада. Он в любом случае получал то, за чем приходил — такова уж была расстановка сил в этом тандеме. И Тамара устала сопротивляться. Она уже безропотно терпела его частые посещения, убедившись в абсолютной бесполезности борьбы. Из головы не шли его слова: "Если бы ты не отдалась мне в первый раз, я не стал бы брать тебя силой. Отдавшись, ты признала себя перед Богом моей женщиной. Ты — жена моя, и никуда ты от этого не денешься". Да, конечно, она сама во всем виновата. Она ведь действительно не сопротивлялась тогда, в первый раз. Правда, она еще не знала, что ее ожидает, но ведь это ее нисколько не оправдывает. А значит, это она виновата в том, что Влад не может долго обходится без нее. А раз виновата — она обязана давать ему то, без чего он не может жить. Это ее человеческий долг, ее крест — ей его и нести…
И по-прежнему единственной отдушиной в Тамариной жизни была семья Безродных. Все праздники она проводила в их доме. Каждое воскресенье она отправлялась к ним с Юрочкой или одна, если родители забирали его на дачу.
Ирочка все еще сидела дома с ребенком, благо, Сашкина зарплата вполне позволяла подобную роскошь. Светка, в отличии от Юры, в садик не ходила — дома целый комплект нянек: и мама, и бабушка, и дедушка. И папа, придя с работы и не успев раздеться, уже у порога хватал маленькую Златовласку на руки и целый вечер ребенок не отходил от любимого папы. Несмотря на обилие ласки и почти вседозволенность, Светка росла некапризным и небалованным ребенком. Общительная хохотушка-тарахтушка, Светка очень соответствовала своему имени: при ее появлении даже в самую пасмурную погоду комната освещалась ярким солнечным светом. Тамара так ее и называла: Светлый человечек или Солнечный ребенок.
Юрочка же, к великому сожалению мамы, рос тихим и довольно замкнутым малышом. Правда, приходя к Безродных, он преображался и гонял по четырем комнатам наперегонки со Светкой, так же заливисто смеялся и шалил наравне с очаровательной подружкой. Вернувшись же в родной дом, словно становился маленьким волчонком — быстрый взгляд черных глазенок прятался глубоко под сдвинутыми бровями. Он как будто весь сжимался в ожидании очередного бабушкиного "ласкового слова" и сидел целый вечер тихо-тихо, едва шурша страницами любимой книжки про Незнайку. От такой метаморфозы Тамарино сердце обливалось кровью от жалости: "Сыночек, родной мой! Сколько же тебе еще терпеть все эти издевательства! Я, взрослый человек, и то с трудом их терплю, а каково тебе, малыш? Когда же это кончится?!"…
* * *
Конец мая, а погода словно взбесилась — если в начале месяца было довольно жарко для хабаровского климата, то в конце вдруг ударили холода чуть не до заморозков, так и норовя побить яблочный цвет. По утрам молодая ярко-зеленая, не успевшая еще окрепнуть, травка покрывалась плотным слоем инея. А может, даже изморози.
Через пять дней Юрочке исполнится шесть лет, а он вдруг засопливел: в садике, как обычно, воспитатели не слишком обращают внимание на детей, пораскрывали окна нараспашку, а много ли малышне надо? Еще утром ребенок был здоров, а к вечеру из носа потекло, как из прохудившегося водопроводного крана. И как назло — пятница, родители собираются на дачу и, как обычно, Надю с Юрочкой берут с собой.
— Мам, Юра приболел, пусть в этот раз дома останется, — едва зайдя в дом, практически с порога сказала Тамара.
— Ай, что еще за глупости. Где там заболел? — потрогав губами детский лобик, раздраженно заявила бабушка. — Подумаешь, насморк — без соплей еще никто не вырастал. Температуры нет, а насморк за два дня сам пройдет, — и мать продолжила сборы. Суетилась, ведь отец скоро подгонит машину, а она, как всегда, не готова. А ведь Александр Михайлович очень не любит ждать!
