Фэй Уэлдон - Жизнь и любовь дьяволицы
— Лучший зубной врач в городе, — сказала Полли, слегка пришепетывая. — Во всяком случае, самый дорогой.
— А что все-таки вам делают? — спросила леди Биссоп осторожно.
— Я хочу, чтобы мне подправили челюсть, — сказала Полли. — У меня есть виды на будущее. — И леди Биссоп пожалела бедняжку: зачем напрасно мучить себя? Челюсть будет меньше выступать вперед — лоб станет заметнее, а он у нее и так как у Франкенштейна.
— Наверное, вы правы, что пытаетесь исправить то; что дано вам природой, — сказала она, все еще с сомнением в голосе.
— Меня не интересует, права я или нет, — отрезала Полли. — Я решила, значит, так и будет. Жаль только времени — уж очень долгая история. Ну, да ничего. Я использую это время с пользой.
— Господь посылает нас в сей мир с определенной целью, — сказала леди Биссоп. — И мы должны смиренно принимать то, что Он нам даровал, будь то нос, зубы и все прочее.
— Пути Господни настолько неисповедимы, — сказала Полли, — что я с ними больше мириться не желаю.
Леди Биссоп была воспитана в том духе, что назначение женщины — приспосабливаться к эпохе, в которой она живет, к домашней и семейной обстановке, которая ее непосредственно окружает, и что для осуществления Божьего промысла необходимы смирение и вера; и думать и рассуждать здесь больше не о чем. Она даже перекрестилась — до того ей стало не по себе. И все же она не хотела лишаться Полли.
— Лишь бы детей не напугать, — сказала она. — А так, что ж, лично я ничего против не имею.
Детей беззубый рот Полли приводил в неописуемый восторг. Они наперебой лезли заглянуть в черную расщелину ее рта и радостно взвизгивали — драконы, там в глубине живут драконы, докладывали они. Драконы и демоны. Они теперь кинулись рисовать драконов и демонов, и Полли развешивала их рисунки на стенах. Леди Биссоп опасалась, как бы детей не стали по ночам мучить кошмары. Но опасения ее были напрасны. По ночам весь дом мирно спал — судья, жена судьи, нянечка, дети. Все без исключения.
Детей укладывали в восемь; леди Биссоп ложилась в десять. Судья и Полли засиживались вдвоем до полуночи — и что там было, то и было.
Одно дело из тех, что вел судья, особенно его занимало, и он в подробностях обсуждал его с Полли. Дело это тянулось уже много месяцев — адвокаты обвиняемого пытались построить защиту, но все у них что-то не клеилось. Гражданская жена обвиняемого беспрестанно вмешивалась — отказывалась от одних защитников, нанимала других, и так без конца.
— Женская преданность — вещь совершенно непостижимая, — заметил судья. — Чем негоднее мужчина, тем меньше женщина хочет это видеть. Я сам сколько раз это замечал.
Дело касалось одного бухгалтера, который на протяжении нескольких лет помаленьку наживался на своих клиентах: неаккуратно выплачивал проценты по счетам, которыми он по их поручению распоряжался, стараясь подольше задержать причитающиеся им деньги у себя. История, в общем, обычная, многие этим грешат. Уж очень велико искушение, особенно когда процентные ставки держатся на высоком уровне, хотя по букве закона это не положено. Но впоследствии этот негодник пошел дальше: воспользовавшись вверенными ему деньгами клиентов, он провернул выгодную валютную комбинацию — у него, по счастью, был к этому очевидный талант, этакое чутье, подсказывающее, в какую сторону будут изменяться валютные курсы. Клиентам, само собой, никакой прибыли не перепало; из бухгалтерских книг соответствующие записи куда-то испарились, как и сами деньги — ну, деньги-то скорее всего попали к нему в карман.
Обвиняемый настаивал на своей абсолютной непричастности к этим нарушениям и утверждал, что не иначе как какой-нибудь злоумышленник добрался до его бухгалтерских книг. Респектабельные преступники, из тех, кого принято называть «белые воротнички», заметил судья, всегда отрицают свою вину до последнего. Им кажется, что с их умением заговаривать зубы они кого хочешь вокруг пальца обведут. Зато «синие воротнички», работяги, признаются сразу и во всем, часто даже в том, о чем их никто и не спрашивает, — и сдаются на милость правосудия.
Принадлежавший бухгалтеру дом некоторое время назад сгорел, и множество важных бумаг и документов превратилось в кучу пепла, что вконец запутало следствие.
— Очень кстати! — прокомментировала Полли, и они с судьей понимающе рассмеялись.
— Наглость этого прохвоста не знает границ, — продолжал судья. — Убедившись, что мелкое мошенничество благополучно сошло ему с рук, он стал прикарманивать чужие деньги без зазрения совести. Несколько месяцев подряд он переводил внушительные суммы — в общей сложности миллионы долларов — на свой личный счет, а оттуда в некий швейцарский банк на счет одной молодой особы, с которой он состоял в любовной связи.
— Так у него была любовница! — подхватила Полли. — Небось собирался сменить имя и начать с ней новую жизнь?
— Да, такой вывод напрашивается сам собой.
— А что же его несчастная жена? — спросила Полли. — Полагаю, он женат. Такие молодчики, как правило, женаты.
— Исчезла вскоре после пожара.
— Очень кстати! — снова сказала Полли. — Пусть скажет спасибо, что его обвиняют всего лишь в мошенничестве, а не в поджоге и убийстве в придачу!
— М-да, любвеобильный господин, — сказал судья, вытягивая свои длинные, отвыкшие от физической нагрузки ноги и переводя взгляд на ее ноги — массивные, волосатые. На ней были белые носочки и белые кокетливые тапочки, составлявшие разительный контраст ее смуглой коже и общему отсутствию кокетства в ее внешности, что навело его на раздумья о том, где та черта, разделяющая реальность и иллюзию, правду и вымысел, и его сознанием овладела странная неуверенность, и он уже начинал понимать, что единственным избавлением от этого неприятного чувства был бы бурный физический контакт с ней, а еще лучше — небольшое сексуальное истязание.
— Освободившись от жены, он перешел жить к своей любовнице — она у него писательница, сочиняет бульварные романы. Надо будет спросить мою благоверную, может, она что-то читала. Но на самом деле все это время он вынашивал план грандиозного побега, новой жизни — с новой, заметьте, спутницей и, главное, на денежки его клиентов.
— Похоже, ничего хорошего ему не светит, — сказала Полли Пэтч.
— Совсем не светит, — подтвердил судья. Грудь у нее была необъятная, как сама жизнь. Впрочем, она вся такая.
— Так что же все-таки ему помешало?
— Что-то помешало. Может, красотка надула его и сбежала с деньгами, а может, он просто ждал от нее условленного звонка — наверняка сказать трудно. К нему в контору как раз наведались ревизоры, заподозрили неладное, вызвали полицию, и дело пошло-поехало.
