Марина Порошина - Почти карнавальная история
– А мужчин нет! – с некоторой долей злорадства сообщила Ирина.
– Да я видела, – ляпнула Евстолия и, поняв, что проговорилась, добавила: – У нас такая слышимость, ты же знаешь.
– Я вот ничего никогда не слышу, – не приняла оправданий Ирина, давно уже подозревавшая соседку в подслушивании и подглядывании.
– Но мы же не будем опускать руки, правда? – ловко свернула со скользкой темы Евстолия. – Надо уметь радоваться тому, что имеешь. А что мы имеем? Мы имеем новогоднюю ночь, красивые платья, шампанское – оно у меня в холодильнике, я потом принесу – и хорошую компанию. Да, и еще торт!
Ирина молчала, соображая, как бы ей поделикатнее выставить соседку за дверь вместе с ее нарядами и наполеоновскими планами по встрече Нового года. Как назло, ничего подходящего в голову не приходило. Спасибо родителям, что воспитали ее такой деликатной. Евстолия, кажется, уловила ее колебания и добавила неожиданно серьезно и даже немного печально:
– Ирочка, я понимаю твои сомнения. Возможно, я не совсем та компания, в которой ты бы хотела встретить Новый год. Но уже половина одиннадцатого. И если ты будешь сидеть одна, – Евстолия показала глазами на сиротливо стоящий бокал так и не выпитого вина, – и я буду сидеть одна и в халате, кому от этого будет лучше? Это вообще неправильно – быть в праздник одной, уж поверь мне, Ирочка, я-то знаю.
Ирина растерялась. Пока соседка действовала напористо и говорила безапелляционно, Ирина еще могла как-то сопротивляться. Теперь, когда смешная и настырная тетка вдруг заговорила так серьезно и здраво, выгнать ее было бы полнейшим свинством. Да она и права, в конце концов, праздник есть праздник, что бы об этом ни думала Ирина. День рождения наедине с собой она уже на днях отпраздновала и никакого удовольствия, надо признаться, не получила. Что толку лелеять свое одиночество? Если бог посылает ей Евстолию – пусть будет Евстолия, черт с ней!
– А давайте! – решилась она. – Давайте, надеваем! Я в детстве о таком мечтала, когда представляла себя принцессой.
Ирина осторожно, как живое, взяла в руки зеленое с золотом платье, но мигом взбодрившаяся Евстолия тут же потянула его к себе.
– Нет-нет, Ирочка, тебе вон то, сиреневое. Это на тебя не налезет!
– Ну отчего же не налезет, – заупрямилась Ирина. – Очень даже налезет! Можно подумать, я толще тебя!
Конечно же, ей было все равно, но хотелось поддразнить Евстолию, которая прямо с лица спала от огорчения.
– Оно тебе… оно тебе коротко! – осенило соседку. – Тогда же люди маленькие были, ниже нас, а потом началась акселерация!
– Разве что только из уважения к акселерации, – притворно вздохнула Ирина, с неохотой выпуская из рук расшитый золотом подол.
Евстолия проворно подхватила свой трофей, отбежала в другой угол комнаты – на всякий случай. И уже оттуда распорядилась:
– Ты вот это надевай, сиреневое. К твоим глазам очень подойдет. И шляпка. А я тут пока…
Евстолия, нагнувшись, зашуршала пакетом, а Ирина принялась рассматривать платье. Что-то оно ей напоминало… Не то Катю из фильма «Хождение по мукам», не то Розалинду из недавно виденной в оперетте «Летучей мыши». Это Евстолия нарочно подобрала, чтоб я ее царственный вид не портила, догадалась Ирина. Но, с другой стороны, не поленилась подобрать, и даже шляпку притащила. Никогда в жизни Ирина не носила шляпок с вуалью. И ей вдруг ужасно захотелось надеть на себя это музейное, из прошлой жизни платье. И шляпку, и посмотреть из-под вуали в зеркало, и чтоб глаза у нее блестели загадочно, как тогда у Юльки в «Салоне для новобрачных». Ирина подхватила платье и шляпку и отправилась в спальню, где было большое, до пола, зеркало, оставив Евстолию шуршать пакетами и самостоятельно разбираться с ее… роброном.
После пяти минут пыхтенья и акробатических упражнений (Ирина смогла застегнуть только шестнадцать из имевшихся на спине двадцати пяти крючков), она, наконец, одернула юбку и подошла к зеркалу. Удивительно, но платье сидело как влитое. И талия вдруг появилась, и грудь обрисовалась в изрядном вырезе, кокетливо не прикрытом, а, скорее, подчеркнутом присборенным кружевом. И рука в живой, ниспадающей пене кружев выглядела как-то… более ухоженной. Интересно, кто была та женщина, которая носила это платье до того, как оно попало в «фонды»? Она в нем гуляла или принимала гостей – кто знает, какая тогда была мода и какие порядки? Сходить после праздников на выставку, что ли? А с кем она разговаривала? Какие слова ей говорили? Была ли она счастлива?
Ирина внимательно смотрела в глаза своему отражению – и не узнавала себя. Она вообще давно толком не смотрелась в зеркало, не ожидая увидеть там ничего интересного. Так, пробегая мимо, взглядывала искоса и с опаской. А теперь на нее смотрела какая-то другая, хоть и смутно знакомая женщина. Та, в зеркале, была загадочной, как будто давно знала что-то такое, о чем она, Ирина, только догадывалась. И губы ее не улыбались, потому что Ирина не улыбалась – с чего вдруг? А улыбка порхала, угадывалась, жила… Чудеса.
– Ирочка!!! – завопила из комнаты Евстолия, оторвав Ирину от заинтересованного созерцания собственного отражения. – Ты скоро?!
– Иду! – откликнулась Ирина.
Но по дороге зашла в кладовку, порылась в убранных на лето коробках с обувью и сменила тапки на туфельки. Как раз подходили по цвету, что интересно.
На пороге гостиной Ирина едва не споткнулась, ибо зрелище было не для слабонервных: полуодетая Евстолия сражалась с каким-то сооружением из пластинок, крючков, колечек и шнурков, в котором застряла и безнадежно запуталась. Ниже упомянутого сооружения трогательно белели кружевные панталончики до колен, а еще ниже – розовые тапки из искусственного меха с облезлыми помпонами.
– Это что? – спросила она, смутно, впрочем, догадываясь.
– Это корсет! – пыхтя, пояснила Евстолия. – Настоящий, девятнадцатого века. У нас в фондах подделок нет. Давай, Ирочка, помогай!
После долгой возни Ирине удалось наконец упихать Евстолию в корсет целиком и примерно разобраться со шнурками и крючками.
– Шнуровать? – с воодушевлением спросила она.
– Шнуруй! – скомандовала соседка. Наверно, с такой же интонацией первый космонавт планеты произнес свое знаменитое «Поехали!».
Ирина увлеченно шнуровала, Евстолия кряхтела и вздыхала, потом наконец не выдержала:
– Господи, да как они все это надевали-то?!
– Так у них прислуга была, – резонно предположила Ирина. – Девки там крепостные. Ты бы взяла что-нибудь дореволюционное без этих штук.
– Нет уж, – мужественно отказалась Евстолия. – Я такое в Оружейной палате видела, на выставке коронационных платьев, когда к сыну ездила. Ну, или почти такое. Там все со шлейфом, а тут бы он стал цепляться за все, правда ведь?
