Заставь меня (ЛП) - О'
Я просыпаюсь, чувствуя себя расслабленно. Обнимаю Харлоу, ее нога перекинута через мое бедро, а щека прижимается к моей обнаженной груди. Между нашими телами — легкая тягучесть, блеск пота. Но я не возражаю. Это напоминает о том, как влажный пар из джакузи оседал на ее коже, нежные капли воды каскадом стекали по изгибам ее тела.
Я не замечаю, что она тоже проснулась, пока она не начинает проводить пальцем вверх и вниз по моей грудине. Она кажется такой довольной, что я боюсь пошевелиться, не желая разрушить этот момент. Ее обнаженная рука контрастирует с моим торсом, покрытым чернилами с серым оттенком. Я не могу удержаться, чтобы не протянуть руку и не провести кончиками пальцев по ее предплечью, лежащему на моей груди. Мурашки бегут по ее коже от прикосновения, и осознание того, как я воздействую на нее, посылает тепло по моему позвоночнику.
— Доброе утро, прелесть, — бормочу я ей в волосы.
— М-м-м, — она прижимается. Я крепче обхватываю ее рукой и сжимаю ее попку, притягивая ближе. Как сонная кошка, она сворачивается обвивает меня. Чуть-чуть задевая ногой мой член.
— Как себя чувствуешь, детка?
— Не хочу говорить об этом. Пока не хочу, — ее голос хриплый со сна. Она смотрит на меня сквозь ресницы, ее голубые глаза отражают безопасность, которую она чувствует рядом со мной — совсем не то, что ужас, охвативший их прошлой ночью. — Я просто хочу побыть Кэшем и Харлоу. Ни Братвы, ни Дага, ни записок, ни убийств… — она прерывается, и я чувствую, как ее тело начинает напрягаться.
Отчаянно желая подарить ей ленивое утро, я глажу ее по щеке и прижимаю ее рот к своему. Мгновенно она снова становится мягкой, ее тело трётся о мое, как будто всегда было предназначено для этого.
— Какой твой любимый цвет, куишле? — шепчу я ей в губы.
— Розовый, а что? — губы изгибаются в улыбке.
— Просто знакомлюсь с Харлоу.
Она улыбается и целует меня в челюсть.
— Какое твое любимое животное? — спрашивает она с легким смешком.
— Лиса. Думаю, это очевидно, — я смеюсь и слегка шлепаю ее по заднице. — Одно блюдо, которое ты могла бы есть каждый день?
— Макароны с сыром и хот-доги, — я поднимаю бровь на ее ответ.
Она проводит пальцем от грудины до внешней стороны ребер, поглаживая буквы «chuisle», вытатуированные на моем боку. Я понял ее вопрос еще до того, как она открывает рот.
— Что тут написано?
Я хочу, чтобы она знала, как много значат эти слова, но по какой-то причине я все еще нахожу в себе силы дать простой ответ, ответ, который не раскроет мое сердце.
— Пульс моего сердца.
Она спрашивает еще.
— На ирландском?
— Мама говорила это нам. Дословный перевод «Пульс моего сердца», но еще означает «моя возлюбленная, моя дорогая».
— Расскажи о ней, — она приподнимается на локте, чтобы лучше меня рассмотреть, ее лицо любопытно. — Пожалуйста.
Я вздыхаю, плохо зажившие трещины на моем сердце раскалываются.
— Она выросла в Ирландии. Мой отец познакомился с ней, когда в конце двадцатых годов поехал туда навестить родственников. Он должен был остаться только на лето, но вернулся только через два года с женой и новорожденным мальчиком, — легче говорить в таких широких терминах, отстраняясь от повествования, рассказывая, как историю, а не как свою жизнь.
— С тобой.
— Да. Вообще-то, «Логово» был запоздалым свадебным подарком отца маме. Она всегда хотела владеть пабом и как раз собиралась заняться пабом своего дяди в Ирландии, но им пришлось переехать в Штаты. Отец был не из тех, кто отказывал матери в ее желаниях, — он был непостоянным человеком, но, когда дело касалось ее, как влюбленный мальчик, всегда нежный, добрый. И мне становится стыдно за то, как я относился к Харлоу.
— Наверное, было приятно иметь шеф-повара в семье, — она мягко улыбается, но немного тоскливо. Я делаю мысленную пометку потом выяснить почему.
— Вообще-то, она была ужасным поваром. Но наливала отличный «Гиннес», — я тихонько усмехаюсь. Ее глаза снова буравят слова, и мое сердце нервно бьется.
— А как это правильно произносить по-ирландски? — я прикусываю губу и притягиваю ее к себе, положив руку ей на бедро, а другую на щеку.
Она прижимается к моим бедрам, и я тяну ее, чтобы поцеловать. Не знаю, почему я так нервничаю. Я чуть не умер больше раз, чем могу сосчитать. Не было ни одного дня, чтобы я не совершил что-нибудь безрассудное или опасное. И все же целую ее, как умирающий, борющийся за освобождение.
Мы отстраняемся, и на ее лице застывает скромная улыбка, щеки розовеют и теплеют под моей ладонью. Она так чертовски красива, что это причиняет мне физическую боль.
— Будешь меня так целовать, и я забуду, что ты игнорируешь мой вопрос, — она щиплет меня за нос. — В который раз.
Сквозь грохот в груди я произношу слова, которые отпечатались в моем сердце.
— Куишле моу кхри9, — она замирает, услышав слово, которым я ее называл. Тяжело выдыхает, и я знаю, что она понимает, что это не просто слово, не просто милое ласкательное обращение. Это я делюсь с ней единственным чистым видом любви, который когда-либо знал. Единственной хорошей частью моего сердца. Часть, в существовании которой я часто сомневаюсь.
Она начинает покачивать бедрами с неуверенными движениями, как будто ее тело подсознательно стремится к моему. Соки из киски скользят по моему члену.
— Скажи это еще раз.
Я прижимаю ее бедра к своим, усиливая трение, отчетливо произнося каждый слог:
— Куиш-ле моу кхри.
Она пытается повторить это, но ей не хватает правильного гортанного хрипа. Тем не менее, ни одно слово еще не звучало так сладко.
Мой член утолщается, и она приподнимается, садится и выгибает спину, подавая таз вперед, чтобы скользить своей киской вверх и вниз по стояку. Я шиплю от теплого и дразнящего ощущения ее смазки.
— Такая мокрая, детка. Так хорошо, — она только стонет в ответ, поглаживая свой клитор. — Блять, чего бы я только не отдал, лишь бы почувствовать, как эта тугая киска сжимает мой член.
Ее глаза переходят на мои, которые уже выглядят пьяными от удовольствия.
— Еще нет. Я хочу оседлать папочку вот так, — она наклоняется вперед, кладет ладони мне на грудь и трется сильнее, вырывая стон из моего горла. Я хватаю ладонями ее круглую попку, помогая ей двигаться суда-сюда.
— Ах-да… — лепечет она, и этот звук что-то во мне щелкает, я шлепаю ее по заднице с жестокой силой. Она вскрикивает, но падает вперед, призывая пошлепать, пока она целует меня. Поцелуй, который быстро превращается прикусывание губы, которую она резко дергает при каждом шлепке.
— Какая хорошая девочка, отлично справляешься. Папочка шлепает тебя, как грязную маленькую шлюшку, — ее тело подергивается каждый раз, когда она проводит по своему клитору, красивая мелкая дрожь, от которой у меня яйца покалывает, зная, что она доставляет себе удовольствие с помощью моего члена. Я тянусь, чтобы подразнить ее вход своими пальцами.
— Хочешь, чтобы я трахала себя твоими пальцами, папочка? — черт, она совершенна.
— Ты знаешь, что делать, малышка.
Ее веки трепещут, когда она подается назад и насаживается на мои пальцы, ее киска такая тугая и влажная, приветствует их. Она мастерски насаживается, трахая себя, и в то же дроча мой член, который теперь небрежно покрыт ее влагой.
Я втягиваю в рот одну из ее подпрыгивающих грудей, перебирая зубами сосок. Она хнычет и просит меня сделать это снова. Я с радостью подчиняюсь.
— О боже… — кричит она, и я чувствую, как она сжимается вокруг моих пальцев.
— Ты кончишь на папочкин член?
Она втягивает нижнюю губу между зубами, складка углубляется между ее бровями.
— М-м-м… — отчаянно скулит она.
— Хорошая девочка, кончай. Давай, детка, используй меня, — подбадриваю я, когда она начинает лихорадочно двигаться, стараясь сохранить последовательность и точность движений, так как ее тело начинает дрожать. Влажная киска, скользящая туда-сюда по члену, тоже доводит меня до предела. Каждый раз, когда она скользит по его длине, мурашки пробегают от моих яиц до бедер, борясь с желанием поднять ее и насадить на эрекцию.
