Мистик (СИ) - Ростова Татьяна

Грек скинул с себя его стиснутые запястья, как навозную муху, и, видя невменяемое состояние Мистика, а того буквально трясло, невольно начал сомневаться. И в эту сладкую ложь, ой, как хотелось поверить.

Мистик вытер рот тыльной стороной ладони и твёрдо посмотрел на президента.

— Есть зацепки, но мне нужна помощь, — быстро добавил Мистик, упрямо сдвинув брови.

— Что ты хочешь? Ты? Меня? Убить? Какая твоя конечная цель? — спросил президент.

— Бред, Грек, что ты говоришь?

— Ты уйдёшь сразу или после совета?

— Собирай совет, я никого не убивал, хочу только помочь другу и уже с ума схожу, не знаю, как это сделать. И если у тебя мания преследования, я ни при чём. Может быть, меня подставили намеренно, кто знает? Но видел ты не меня.

Грек стоял, следя цепким взглядом за своим вице-президентом, сложив на груди сильные руки. Челюсти президента были непримиримо сжаты, глаза холоднее ноябрьского дождя, он искал талантливую игру актера в движениях Мистика, что могло бы выдать волнение, лишнюю суету и позёрство. Но ничего этого не промелькнуло, и президент нахмурился, озадаченный. Он был из тех людей, которые живут по принципу «верь глазам своим и никому больше». Сейчас внутри шла серьёзная борьба со своими же правилами.

— Ради Чёрного я созову совет после того, как что-то прояснится насчёт его жены. И ты оставишь жилетку здесь навсегда.

Мистик напряжённо посмотрел на человека, который ему был как родной отец и медленно кивнул. Брови его были почти сведены в одну линию, а горькая складка залегла вокруг губ. Он знал, что спорить с Греком бесполезно, и сейчас совсем не думал о своей участи. Главное, это Зоя. О ней были все воспалённые, усталые мысли, и ноющая боль беспокойства иногда перерастала в панику оттого, что он ничего не мог сделать.

— Я понял, — хрипло сказал он совсем невесело и потёр красные глаза, в которых был настоящий песок от бессонных ночей.

Вдруг мобильник задребезжал в кармане джинсов, и Мистик вздрогнул. На дисплее высветился незнакомый номер.

— Да? — совсем убитым голосом произнёс в трубку мужчина.

— Привет! — жизнерадостно сказал Чёрный. — А ты чего такой пасмурный? Не забыл про ДР своей крестницы? Мне наконец-то разрешили позвонить, и я дорвался до телефона.

Мистик сокрушённо покачал головой. Друг обязательно догадается, что с Зоей что-нибудь не так, ведь она ему не звонит, а сегодня ещё и день рождения у Маши.

— Э-э-э-э, — протянул он, — не забыл, конечно, сейчас заеду, поздравлю.

— Ладно. А где моя жена? Её мобильник не отвечает. Я здесь вообще в изоляции — мобильники табу.

Мистик повернулся к насторожившемуся, с презрительным выражением на лице, Греку.

— Не знаю, всё было в порядке.

— Твою мать, а вы, ребята, вообще-то присматриваете за ней?

— Да, — не своим голосом ответил Мистик. — Конечно, Чёрный.

Окна, открывавшиеся здесь раньше раз в несколько сот лет, теперь постоянно были приоткрыты. Низкий диван, именуемый софой, заправлен шёлковым алым покрывалом, которое явилось будто из воздуха, раньше разворошенное постельное бельё так и стояло сутками. На толстом ковре со следами, прожжёнными пеплом, чистота, никакого мусора или грязных вещей. На маленькой тумбочке возле софы и журнальном столике с двумя низкими креслами по бокам отсутствовала пыль или подозрительного вида пятна. Шторы отдёрнуты, дневной свет заполнял комнату, как будто испуганную от такого обилия перемен, и оттого тихую.

Женщина, которой уже исполнялось будущим летом сорок два, стояла возле окна, заложив руки за спину и выпятив свой необъятный живот. Она хмурилась.

Сегодня дочери восемь, а она даже не могла её никак поздравить или хотя бы позвонить мужу, сказать, что с ней всё в порядке, и она жива-здорова.

Те люди, которые похитили её, преследовали непонятные цели. Никто не обижал, просто заперли в этой комнате, в квартире, которая представляла собой дом терпимости. Конечно, Зоя боялась, потому что поняла, её специально выследили и поймали «Беспредельщики», от рук которых сейчас страдает мотоклуб Славы, а он сам теперь лежит на больничной койке, чудом выжив. Значит, и ей могут сделать что-нибудь нехорошее.

Она сидела взаперти уже четвёртый день, и вела себя изо всех сил дружелюбно и спокойно. Постаралась подружиться с девушками, здесь жившими и работающими, преуспев в этом больше всего. Сначала её восприняли в штыки, обращались грубо, но Зоя миролюбиво и понимающе разговаривала, вызывая их на общение, улыбалась, со всем соглашалась, и незаметно эти уставшие, бедные девчушки по тринадцать — пятнадцать лет стали относиться к ней с сочувствием. Еду приносили намного обильнее и разнообразнее, разговоры между ними происходили длиннее, а комната светлее. Зоя попросила влажную тряпку, с удовольствием протёрла тут пыль, убрала, дала свежему воздуху влиться в душные стены, и дневному свету за тяжёлые, пыльные, всегда задёрнутые шторы.

Несколько раз к ней приходил один странный мужчина. Тот самый, изо рта которого плохо пахло, даже если он просто дышал рядом. Он был бледный, больной, с совершенно бескровными губами и водянистыми, светло-голубыми глазами. На щеках часто пульсировал румянец и под волосами блестел нездоровый пот. Он постоянно подкашливал, сутулясь, и Зоя догадалась, что он болеет туберкулёзом. Судя по татуировкам, выполненным нетвёрдой рукой и уродливой синей тушью, он — бывший уголовник.

В первый раз он взял с ней отвратительный тон развязного, низкого человека, и она поняла, что заносчиво лучше не задирать нос, говоря «фи».

— Ты не бойся, сахарочек, я тебя не обижу. Очень обидно, что ты сейчас такая неаппетитная, кто-то уже постарался над тобой, да? — оскалился он частыми кривыми зубами.

— Я замужем, — спокойно ответила она, изо всех сил пытаясь скрыть нервную дрожь. Она сидела на расправленной постели в этой же самой комнате. Бельё было несвежее, на полу валялись упаковки из-под презервативов, одноразовые стаканчики, пустая бутылка водки, шампанского и коробка со слипшимися конфетами.

— Я догадался, сахарок, такая баба не будет сидеть одна.

Он присел перед ней на корточки и провёл пальцем по белой щеке женщины. Зоя не вздрогнула, заставив себя выдержать это холодное, странное прикосновение.

— Ты смелая, молодец. Не бойся, ты мне очень нравишься, я таких не обижаю. Твой муженёк — «волк»?

Она кивнула.

— Вот это плохо. Значит, ты — мой враг. Такие правила игры. Но я подумаю, что здесь можно придумать. Если ты будешь хорошей и ласковой девочкой, я ничего не сделаю лично твоему ребёнку. Муж твой дрался, но его пришлось убить, раз он в этом паршивом мотоклубе. Извини, теперь ты вдова. Не знаю, может, ты обрадовалась? — он оскалился и скрипуче рассмеялся, показывая красные, как будто кровавые дёсны.

Зоя молчала на эту тираду, продолжая внимательно слушать его и смотреть прямо в белёсые глаза.

— Ладно, отдыхай, тебя здесь устроят в лучшем виде. Посидишь пока здесь.

Во второй раз он был пьян, и Зоя сильно испугалась его визита, боясь сказать или сделать что-нибудь неугодное ему.

С размаху сев на кресло и вытянув ноги, он исподлобья разглядывал её и молчал. Редкие волосы просвечивали лысину, худое, гротескное лицо с туго обтянутой кожей выглядело вымученным.

— Что? Не нравлюсь? — хрипло спросил он.

Зоя моргнула и, потирая ладони друг о друга из-за страха, покачала головой.

— Вы устали, — сказала она.

Он усмехнулся.

— Мне девки сказали, что ты такая понимающая и милосердная. Ты набожная?

— Я верую в Бога, конечно.

— А я нет. Есть только один Бог — это я. Я могу помиловать, могу убить, могу осчастливить. Всё это я могу, значит, я Бог.

Зоя молчала, отведя взгляд.

— Не так, сахарок? Зоя — так ведь тебя зовут?

— Да, меня зовут Зоя. Я думаю, что если бы вы были Богом, то не страдали бы сами. Есть ещё кто-то над вами.

Он задумался, потом хмыкнул, с трудом поднялся и сел на софу рядом с ней, дыша удушливым смрадом в лицо женщине.