Каринэ Фолиянц - А я люблю женатого
– Логично! – согласился мальчик.
– А Микельанжело поступил вот как – он влез на козлы и стал работать, не касаясь уже расписанной стены.
Феликс оглянулся. В углу подвала стояла стремянка.
– Тащи ее сюда! Я должен чувствовать кисть рукой.
Катя в это время затеяла на даче уборку. Стирала пыль с подоконников и рассохшейся мебели, она впервые обратила внимание на странность картин Феликса. Часть из них висела на стене, часть была свалена в углу. Девушка стала разбирать их. Сначала просто из любопытства, а потом уже не могла оторваться. Что-то чарующее было в этих картинах.
Теперь Феликс работал, стоя на верху стремянки, Шурик придерживал лесенку.
– Я бы пообедал, – вздохнул он, – и это было бы счастьем!
– Счастье – удел для коров и коммерсантов, – засмеялся Феликс. – Художник должен быть голодным.
– Если я буду жить с тобой, то не дам тебе умереть с голоду.
– И до каких пор?
– Пока ты не научишь меня стрелять.
– Саврасов никогда не писал на заказ, – неожиданно сказал Феликс. – Весна у него пахнет мокрым снегом.
– Небось спился и умер под забором, – проворчал мальчик.
– А ты откуда знаешь?
– Легко догадаться.
– Нет, я буду жить долго. Выращу трех сыновей, младшего назову именем прадеда. И наклею семейный портрет в свой альбом.
– А потом твоя жена сбежит с первым встречным, – ляпнул Шурик.
– Ты что каркаешь? Я женюсь на порядочной девушке.
– Хотелось бы увидеть ту порядочную. Что, из аула привезешь? В парандже заставишь ходить? Вместе с паранджой убежит!
– Да ты что несешь, я тебе сейчас как…
Стремянка покачнулась, Феликс рухнул на пол. Шурик поднял его, помог отряхнуться.
– Ты не сердись, просто с голоду я становлюсь злым.
…– Это что? – орал директор кинотеатра, толстый злобный мужик. – Это как называется? За что я вам, безграмотным, должен деньги платить?!
Феликс и Шурик стояли опустив головы, как два провинившихся школьника.
– Опаленные – с одним «н», в слове «страсть» пропущен мягкий знак! Откуда вы взялись на мою голову!
– Мы сами не местные, – заныл Шурик. – У нас двойка по русскому. – Дайте хоть сто рублей, я вам этот мягкий знак сам дорисую.
– А вторую букву «н»?
– Кому в этом хаосе есть дело до второй буквы «н»! Вы интеллигентный человек, дайте хоть пятьдесят рублей, – сбил цену мальчик.
Директор молча показал им огромную дулю.
Они шли по поселковой дороге со своими красками и шваброй. Феликс обнимал мальчика за плечи.
– Ты не бойся, – говорил Шурик, – яблок наворуем в соседнем саду.
– Воровать стыдно.
– А голодать?
Феликс звонил с переговорного в Москву – узнать, не продались ли, часом, его картины. Ну хотя бы одна! Ну хотя бы недорого!
– Влас, ну что там? Не продаются? Забрать? Хорошо, я за ними заеду, как только машина подвернется. Ладно?
На даче Катя стригла Шурика.
– Не дергай головой, ухо отрежу.
– Ты парикмахер?
– Нет, так и не выучилась. Я только десять классов закончила. На выпускном встретила Глеба. Потом переехала в Москву. Вот и вся моя жизнь.
– А родители?
– Я у тетки воспитывалась, мать не знаю, не видела.
– А моя умерла, когда меня родила, – сказал Феликс, – только имя успела дать мне. Смешное. Феликс – значит счастливый. Я думаю, она долго смотрела в тот день на солнце, которое светило в окно роддома. Я родился в воскресенье, в полдень. Говорят, в это время все счастливые родятся, но в тот же день ее не стало. А твоя мама, Шурик?
– Практически она тоже умерла, – тихо ответил мальчик.
– То есть как это «практически»? – удивилась Катя.
– Нет ее, – Шурик встал и стал подметать состриженные волосы.
– Подожди, – остановила его Катя, – я не достригла, вон вихры торчат.
– Не надо.
– А мне всегда в воскресенье, в полдень, когда светит солнце, кажется, что жизнь только начинается и будет еще много хорошего, – сказал Феликс.
– И мне так кажется, – улыбнулась Катя.
Вдоль окна пролетела светлая паутина, она блестела на солнце. День был ясный, но что-то неуловимое предвещало осень.
– Я все равно заработаю эти деньги, Катя! – сказал Феликс. – И ты выйдешь замуж за Глеба.
– Мы заработаем, – поддакнул Шурик.
– И все будем гулять на твоей свадьбе, петь и танцевать.
– Нет, петь будем не мы, – съехидничал мальчик, – у нас голоса нет, петь Глеб будет.
– Пусть поет, если хочет, – пожал плечами Феликс, – что ты пристал к нему.
– Да я видеть его не хочу!
– Тише, смотрите! – вскрикнула Катя.
Все трое прильнули к окну. К домику приближался наряд милиции. Феликс мгновенно среагировал:
– Наверх, в шкаф, живо! Ну!
Катя подхватила Шурика, они быстро поднялись по лестнице и залезли в огромный шкаф. Феликс мгновенно запер дверь изнутри и присел под окном. Он слышал разговор милиционеров, чуть приподнявшись, увидел как они подошли к дверям, подергали ручку.
– Вроде нет никого, заперто. И соседей нет. Ладно, пошли…
Феликс с облегчением вздохнул.
А мальчик и Катя перешептывались в темноте шкафа.
– Катя, ты правда совсем одна? И у тебя правда нет никого кроме Глеба?
– Никого…
Они стояли близко друг к другу, дыхание их сливалось.
– Я не буду тебя обижать, – с трудом выдавил Шурик, но было ясно, что хотел он сказать нечто гораздо большее…
– Да будет свет! – Феликс распахнул дверцу шкафа. – Уехали!
Мальчик погладил себя по стриженной голове и сказал:
– Надо ехать в Москву, и я знаю, как сделать так, чтобы нас никто не узнал.
…Катя обрила Шурика наголо и подстригла патлатого художника. Они стали мерить шмотки из старых сундуков, найденных на даче. Натянули дырявые футболки, обрезали джинсы, получились бриджи. Пригодились и Катины темные очки.
Встав у зеркала, оба почувствовали себя обновленными. Они изменились до неузнаваемости. Теперь можно было отправляться в нелегкий путь – в город на заработки.
– Это все ради Кати, – успокаивал мальчик художника. – Вернешь ей бабки, живи, как хочешь. Нравится – голодай!
– Знаешь, кто самые счастливые люди? – Феликс мечтательно вздохнул. – Те, кто занимаются любимой работой и получают за это деньги.
– Послушай, эстет, процент таких людей не превышает единицы. Это все равно что жениться по любви и жить в браке счастливо. Ты романтик! – бросил ему как оскорбление Шурик.
– А ты – циник, – огрызнулся Феликс.
– Не знаю, что на сегодняшний день звучит более ругательственно, как говорит мой папа.
– Шел бы ты к нему! – обозлился Феликс.
– Ты что, меня гонишь? Ты ж без меня пропадешь!
В Москве Шурик повел художника к нужному дому.
