Анна Берсенева - Опыт нелюбви
– Я все сделал, чтобы из этого дерьма выбраться, – глядя прямо ей в глаза своими маленькими, глубоко в глазницы посаженными глазами, отрубил он. – Навсегда, без возврата. Это немало, Кира. Ты и представить себе не можешь, как это немало.
– Давай спать. – Она встала с кровати. – Я тебе морса принесу. Выпьешь, успокоишься. Надо уснуть.
– А то сердце надсажу? – усмехнулся он.
Кира не ответила. Все это действительно может надсадить ему сердце, и неважно поэтому, как она успокоит его. Пусть даже клушкиным квохтаньем, которое, может быть, вызывает у него раздражение.
Когда она вернулась в комнату с кружкой морса, Длугач уже не сидел на краю кровати, а лежал, вытянувшись во весь рост.
– Опять на пот сойду от твоего морса, – сказал он.
Что-то похожее на смущение слышалось в его голосе. Сильнейшего волнения, которое только что сотрясало его, во всяком случае, уже не было. И хорошо.
– И хорошо, если пропотеешь, – сказала Кира.
– Снова постель менять.
– Поменяем. Пей и засыпай.
Он взял у нее из рук кружку, выпил морс и сказал:
– Извини, Кира. Забудь весь этот бред. И ищи себе нового рекламного директора. Понадобится.
Ночью температура у него поднялась снова – он впал в забытье, метался и стонал. Кира несколько раз порывалась вызвать «Скорую», но все-таки решила дождаться утра. Когда она обтирала его намоченным в уксусе полотенцем, то он лишь поморщился, но не очнулся.
Обтирать от высокой температуры уксусом – этому маму и Киру научила бабушка. Лучше было, конечно, водкой, но водки они в доме не держали из-за папы, поэтому Кира привыкла пользоваться уксусом и сейчас брать водку тоже не стала, хотя стояла в холодильнике початая бутылка.
То ли от уксуса, то ли сам собою, но под утро жар у него наконец спал. Он перестал метаться, распростерся на кровати, дышать стал тихо и ровно.
Кира отнесла уксусное полотенце в корзину для грязного белья и легла рядом со спящим Длугачем. Хотя он лежал уже спокойно, уснуть она не могла.
«Что он для меня? – думала она, глядя в темное предрассветное окно, по которому побежали к утру дождевые капли. – Что я чувствую к нему? Сейчас – да, жалость. Иногда робость – когда он сердится во время какого-нибудь совещания, говорит с кем-нибудь резко, жестко, и мне не верится, что это с ним я сплю и хлеб преломляю. В смысле, борщ ему варю и картошку жарю. Но – вообще, по сути: что я чувствую к нему?»
Этого Кира не знала. Она понимала, что ее представления о любви – самые приблизительные, а вернее, умозрительные. Да, в юности и потом, когда юность прошла, она представляла себе любовь иначе, тогда ей казалось, это будет какое-то другое чувство, не то, что связывает ее сейчас с Длугачем. Но какое – другое, как его распознать? То, что она обтирает его уксусным полотенцем, когда он болен, и отвечает желаниям его тела, и своим телом его желает, когда он здоров, – этого мало, чтобы считать происходящее между ними любовью? И если это не любовь, то что она тогда? То, что привязывает маму к папе? Кира содрогнулсь, представив для себя подобное.
Она запуталась в этих пустых сомнениях – в издержках своего детства и воспитания.
«Ты не умеешь быть счастливой, даже когда тебе повезло! – сердито подумала Кира. – Всё тебя сомнения гложут. А с тобой уже случилось лучшее, что могло случиться! В лучшие твои годы».
Глава 4
Кира всегда знала, что Длугач умеет делать точные выводы даже из тех сведений, которые получает мельком. Но его словам о том, что ей надо искать нового рекламного директора, она не придала значения.
А зря!
В понедельник утром Матильда вошла к ней в «стакан», помахивая исписанным листочком.
– Подпиши, – сказала она то ли небрежным, то ли даже снисходительным тоном.
– Это что? – не поняла Кира.
– Ищи себе нового рекламного директора.
«Однако! – подумала Кира. – Слово в слово угадал».
Но восхищаться прозорливостью Длугача у нее не было сейчас ни желания, ни времени.
– Ты хорошо это обдумала? – спросила она, постаравшись, чтобы в ее голосе не прозвучало ни возмущения, ни даже удивления.
– Я все и всегда обдумываю хорошо.
Кира молча подписала заявление и отдала его Матильде. Из «стакана» было отлично видно, как та вынимает из стола свои вещи и складывает их в большую сумку с абстрактным рисунком. Сумка была стильная и дорогая. Все же странно, что мать-одиночка с такой легкостью отказывается от такой работы и от такой зарплаты!
Причину этой странности Кира поняла, когда распорядилась, чтобы секретарь переключала на нее всех, кто будет звонить Матильде.
Первой проявилась неведомая компания, занимающаяся обслуживанием банкетов.
– Так порядочные люди не поступают! – за-явила дамочка, голос которой показался Кире истеричным. – Раз вы взяли деньги, будьте добры разместить интервью!
– Какие деньги? – не поняла Кира. – И с кем интервью?
– С нашим директором. О наших технологиях кейтеринга. А деньги вы взяли немаленькие, – отчеканила дамочка. – Я вашей рекламщице сразу сказала, что она свою газету слишком высоко оценивает.
– Мы вам пообещали разместить интервью? – Кира почувствовала, как у нее на затылке холодеет кожа. – В нашей газете? С вашим директором?
– А что вы со мной таким тоном разговариваете? – вскинулась собеседница. – И что значит – вы нам обещали? Мы вам не невеста на выданье! Деньги взяли – будьте добры отработать.
Представить, что в ее газете могло появиться интервью директора какой-то мелкой фирмы, в которой пиаром занимается тетка с голосом базарной торговки, – такое Кире в кошмарном сне не могло привидеться. Она кое-как договорилась о том, чтобы обсудить все при личной встрече, которую пришлось назначить на завтра же.
После этого звонки пошли косяком.
Реклама под видом интервью, репортажей и произведений других газетных жанров была обещана людям и компаниям, с которыми зазорно было вступать не то что в деловые контакты, но даже в разговор о погоде. Какой-то черный список развернулся перед Кирой!
Все это напоминало изощренное издевательство. Но когда Матильда сумела его устроить, почему, зачем?! Кира не успевала отвечать себе на эти вопросы – она до надрыва связок беседовала с обманутыми рекламодателями, уговаривая их забрать свои деньги обратно без скандала. Где она возьмет эти деньги, которые Матильда получила с них наличными, Кира и представить себе не могла.
Хотя что значит – не могла себе представить? Фигура речи, больше ничего. Деньги придется просить у Длугача, и просить в личный долг. Не газете же расплачиваться за розовые очки, которые плотно напялила себе на глаза ее главный редактор.
