Imanka - Босиком по лужам
Я молча сверлила его глазами.
— Ты ее получила! Беги давай, рассказывай всем! Ну же! Надеюсь, твои папарацци отсняли хорошую фотосессию? Мне можно спуститься вниз за газетами? Пикантных снимков сделано достаточно? Или повторим?
— Билл, пикантных…
— Заткнись! Ты обманула меня! Вот уж точно: все журналисты принадлежат к касте неприкосновенных. Мараться об вас никто не хочет.
— Я не буду с тобой разговаривать. Пока ты в таком состоянии, ты не услышишь меня, — спокойно отрезала я.
— Ты вообще больше не будешь со мной разговаривать!
Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела и горячее возбужденное дыхание.
— Я доверился тебе, а ты предала меня!
— Я не предавала тебя, — очень твердо ответила я. — Даже в мыслях не держала, что то, что ты мне рассказал, может быть предано огласке. И, между прочим, эта херня, — кивок на удостоверение, — сегодня спасла твою задницу!
— Н-да? А я думал, что ее спас твой пухлый рот, — пошло улыбаясь, огрызнулся Билл. — Вы все проститутки, среди вас нет нормальных людей! Журнашлюшки!
Я вздрогнула, как от сильнейшего удара, отказываясь верить собственным ушам. Дыхание перехватило, словно неожиданно из легких изъяли весь кислород. В глазах появился туман. Я зажмурилась в какой-то нелепой надежде, что сейчас открою глаза и никого и ничего не будет. Я ошиблась. Нехорошая тяжесть ползла из груди в ноги, черная, ледяная, непосильная… Во мне заклокотала кошмарная обида, захотелось заорать на весь мир от причиненной боли.
— Да, ты прав. Два часа я отлично работала своим ртом, чтобы вытащить твою задницу из передряги и замять скандал, — очень тихо, чтобы слышал только он (и, увы, стоящий рядом Том). — В одном ты ошибся — я не «все», и никогда «всеми» не была.
Билл опустил глаза, смутился.
— О чем ты? — удивился Том.
Я не ответила, забрала у Кау-старшего удостоверение и спокойно вышла из номера.
И только когда за спиной закрылась дверь, меня затрясло. Я заметалась по коридору под удивленные взгляды охранников, едва сдерживая слезы. Господи, куда же скрыться от них всех? Ублюдки! Стоят и пялятся!
Георг уже привычным захватом сзади за шею затолкнул меня к себе в номер. Я слабо вырывалась, но парню это мало мешало. Густав схватил за плечи и тряхнул:
— Успокойся! Посмотри на меня! В глаза смотри! Успокойся. Всё. Успокойся.
— Дурдом! — возмущался Георг, меряя номер широкими шагами. — Какой-то дурдом! Все как с цепи сорвались! Охранники орут, Билл орет, все орут! Что вообще происходит? Вирус бешенства летает по отелю?
— Погоди, я закажу тебе чай, — не отпуская моих трясущихся плеч, тихо сказал Густав, глядя прямо в глаза.
— Черт! Да она сейчас упадет!
Георг подскочил очень вовремя. Ноги отказались слушаться. Подкосились. Я едва не свалилась. Парень подхватил меня на руки и отнес на кровать.
— Полежи немного. Сейчас чай принесут. Густав закажет чай с мятой. Ты ведь пьешь чай с мятой? Полежи… Это нервы, это пройдет… — зачем-то укрыл покрывалом.
Я сжалась на постели, подтянув ноги к болящему животу. Плакать расхотелось. Ободранная кожа на спине и плечах горела. Голова шумела, и было не понятно почему — то ли от усталости и недосыпа, то ли от того, что меня оттаскали за волосы, то ли от того, что меня оскорбили и унизили перед всем честным людом. Тихие голоса ребят сливались в один мерный гул, обволакивали, погружали в сон. Я медленно уплывала из действительности. И было не важно, что мы только что поругались с Биллом, не важно, что он наговорил мне гадостей ни за что, не важно, что между нами что-то вообще было, возникло какое-то понимание с полуслова, полу-взгляда… Все не важно… Сознание устало, оно выработало свой ресурс, тело отключалось самостоятельно. В голове заела строчка из песни: «А у любви моей сели батарейки. Оу-о, сели батарейки…» Мои батарейки садились самым наглым образом… Я проваливалась в черную дыру небытия… Перед глазами стояло счастливое лицо Билла… Во рту чувствовался его вкус… Низ живота беспардонно наливалось теплом… Он смеялся. Ему было хорошо. А я смеялась в ответ от того, что мне тоже было хорошо, потому что ему сейчас хорошо… Мягкие волосы… Губы… Руки… Вкус… Запах… «Холодный ветер в лицо… Все те же чашки-ложки… А у любви моей сели батарейки…»
— Фрау Ефимова.
Резкий голос выдернул меня из полу-сна, заставил подпрыгнуть и принять сидячее положение. Я перепугано смотрела на мужика в форме, с трудом осознавая, где нахожусь и кто передо мной стоит.
— Фрау Ефимова, — повторил Саки и протянул какую-то черную вещицу, на которой лежала серебряная цацка — череп на массивной цепочке. Потрясающе красивый! — Билл просил передать.
Если бы фрау Ефимова дружила с головой, то непременно бы повесилась на шею Саки, облобызала бы его, и с воплем: «Это фантастика!!!», нацепила на себя предложенную шелковую водолазку и изумительный череп. Тем более, что эта водолазка идеально подходила к ее черным шелковым брюкам. У Билли оказался не самый гадкий вкус на свете, я бы шикарнейшим образом смотрелась в этой милой вещичке. Но с головой фрау Ефимова в такие моменты дружила редко, да и день выдался явно неудачный, сплошные нервные расстройства. Поэтому вместо радостных воплей, она улыбнулась своей самой холодной улыбкой и нарочито любезно произнесла:
— Прошу прощения, герр Пелка, что заставляю вас выполнять не входящую в ваши должностные обязанности работу, но вынуждена просить, вернуть эти вещи их хозяину.
Рот-пельмешка скривился. Саки посмотрел на меня так, как обычно смотрят на дорогую шлюху — с некоторым интересом и презрением. Я видела, что внутри он взорвался, но ему не положено показывать гнев. Мне даже показалось, что сейчас он стукнет мне по темечку своим немаленьким кулаком, чтоб не выделывалась. Но Саки сдержался. Он, ни слова не говоря, все с такой же презренной ухмылкой, развернулся на 180 градусов и удалился.
— Зря ты так, — буркнул Георг, протягивая мне уже остывший мятный чай. — Билл теперь обидится. Он ведь извинялся.
— На обиженных воду возят, — себе под нос пробормотала я на русском, в три глотка осушая чашку. — Сколько я спала?
— Тридцать минут.
— А такое чувство, что всю ночь.
— Мы не стали тебя будить, — протянул Густав. — Ты вообще была не в себе.
— Надо подобрать тебе какую-то одежду на выход, — Георг скептически разглядывал мои узкие плечи, спрятавшиеся в складках большой футболки.
— Спорим, Билл поделился с тобой своей самой любимой водолазкой, — съехидничал Густав.
— Да у него все шмотки любимые, — гыкнул Георг.
