Риза Грин - Девять месяцев из жизни
Ага. Значит, она работала. Да еще и на работе, где иногда требуется думать. Кто знал?
– Впечатляет, – говорю я. – Но здесь никто еще об этом не знает, так что мне хотелось бы...
Она улыбается и делает жест «мой-рот-на-замке».
– Не беспокойтесь. Не скажу ни одной живой душе. – Она забирает стаканчик кофе, который поставила передо мной, и выбрасывает в мусорную корзину. – Думаю, этого вам не нужно.
– Да, – говорю я, – не нужно, – вымученно улыбаюсь и вынимаю из ящика стола папку с документами Тик. Но Черил, похоже, еще не закончила с беременными откровениями.
– Я обожаю детей, – говорит она. – Когда у вас маленькие дети – это лучшее время жизни... О боже, я столько лет не общалась с маленькими. Это так здорово. Восхитительное, крохотное, беззащитное существо, которое в тебе нуждается, которое тебя любит и которое все время хочет быть с тобой... – Она на мгновение замолкает, потом вздыхает и грустно качает головой: – Это так быстро кончается. Сегодня «мама, мама, мама», а завтра, не успеешь оглянуться, как у тебя перед носом захлопывают дверь и просят уйти отсюда на хрен.
Я, честно говоря, не совсем понимаю, что на это можно сказать – наверное, «ну, может, ребенок не будет таким враждебным, если показать ему, что тебе на него не насрать» будет не самым подходящим вариантом, так что я решаю прибегнуть к помощи самокритичного юмора.
– У вас все-таки было целых тринадцать или четырнадцать лет нормальных отношений. Я не удивлюсь, если мой ребенок скажет мне «мама, я тебя ненавижу» по дороге из роддома.
– Нет, нет, нет, – говорит она. – Вы будете прекрасной мамой. Здесь, в школе, дети вас просто обожают. Тик вас очень любит. – Она замолкает и нервно ерзает на стуле. – Мне очень неловко за то, что произошло, когда мы с вами последний раз говорили. Просто я... Она от меня совершенно отдалилась, ничего не рассказывает, и это так тяжело, потому что у меня с мамой всегда были прекрасные отношения – и сейчас тоже, – и я всегда думала, что у меня с дочерью будут такие же... – Она опять вздыхает и машет рукой, как будто отгоняет дальнейшие неприятные мысли. – Во всяком случае, мне не хотелось вас в это впутывать. Просто очень тяжело видеть, как она открывается другим людям.
Извинения приняты, думаю я. С опозданием недель на шесть, но я это съем.
– Не расстраивайтесь, – говорю я. – Вы не одна такая. Я эту картину наблюдала во многих семьях, но как только детки уходят из дома и поступают в колледж, они вдруг снова начинают любить родителей. Все проходит.
– Ну что ж, – говорит она, – посмотрим.
Она явно открылась мне больше, чем собиралась. Надо сменить тему прежде, чем она сменит свое отношение.
– Ладно, – говорю я, открывая папку Тик. – Так о чем вы хотели меня спросить?
Черил обстоятельно информирует меня о том, как она наводила справки и узнала, что дети многих известных личностей из индустрии развлечений учились или сейчас учатся в Нью-Йоркском университете и что, несмотря на не лучшие позиции в рейтинге колледжей, он все же может оказаться неплохим вариантом.
Придя к этим выводам, она растрясла Стефана и Тик на долгий разговор про колледж (о чем я и так знала, потому что за день до упомянутого долгого разговора Тик прибегала ко мне в кабинет с выпученными глазами), и что, когда дочь привела ряд причин, почему она хочет в Нью-Йоркский (каковые причины я сама и соорудила при подготовке к упомянутому долгому разговору), и показала список знаменитых и преуспевающих выпускников Нью-Йоркского, которые не были знаменитыми и/или преуспевающими до поступления туда (список, для лучшей аргументации, составила тоже я), Стефан согласился, чтобы она туда пошла, если ее, конечно, примут (о чем я тоже в курсе, потому что Тик прибежала на следующий день после разговора радостная, возбужденная и долго благодарила меня за мою помощь, без которой она бы никогда не уломала отца).
После чего Черил ставит меня в известность, что семья Гарднер хочет сделать пожертвование (о чем я не знала и, честно говоря, не ожидала). Кто-то утверждал, что деточка должна все сделать сама, чтобы не чувствовать, будто учебу ей купили.
– Ну, – говорю я, пытаясь переварить новый кусочек информации, – это все меняет.
Черил улыбается. Она, подозреваю, и без меня знает, что хруст крупных денежных купюр обычно производит некоторые изменения.
– Думаю, да, – говорит она, – Собственно, я и хотела обсудить, что мы будем с этим делать.
Под этим, вероятно, имеется в виду закупка места на первом курсе следующего года. Я пролистываю свою визитницу и вытаскиваю карточку мужика из Нью-Йоркского университета, который читает сочинения абитуриентов из Лос-Анджелеса. Зовут его Эд Желлет, и он мой хороший друг. Собственно, единственный положительный момент выбора Тик в том, что у меня есть хоть какие-то связи в Нью-Йоркском университете.
– У них должен быть финансовый отдел или отдел по распределению спонсорской помощи, но я не знаю, кто у них этим занимается. Если вы позвоните этому человеку, – я постукиваю по столу карточкой Эда, – он может связать вас с ними. Просто скажите ему, что вас послала я и вы заинтересованы в том, чтобы сделать пожертвование.
Я вручаю ей карточку, и она бодро выхватывает ее у меня из рук.
– Отлично, – говорит она.
Потом смотрит на часы, сообщает, что ей пора бежать на собрание, и посылает мне на прощание воздушный поцелуй:
– Спасибо, Лара, вы прелесть.
Подойдя к двери, она оборачивается и еще раз оглядывает мой живот:
– Знаете, вам пора рассказать Линде. Если будете с этим тянуть, она сама догадается.
Не возразишь, думаю я. Спасибо.
Дверь в кабинет Линды полуоткрыта, она сидит за столом спиной ко мне и яростно стучит по клавиатуре компьютера. Услышав мое скромное постукивание, она крутится на стуле, смотрит сначала на меня, потом на часы. Я пришла точно, как мы договаривались, но прежде чем постучать, постояла у двери несколько минут, чтобы выглядеть поспокойнее. Она машет рукой, чтобы я входила.
– Заходи, заходи. Садись.
Я усаживаюсь на один из стульев напротив ее стола, и она удивленно меня оглядывает:
– Ты что-то изменилась. Похудела? О боже, я ведь толстая, как корова.
До меня только сейчас доходит, что у Линды нет детей. Собственно, я точно не знаю, есть они или нет, но если есть, она никогда про них не говорит. По-моему, она уже лет двадцать в разводе. В кабинете есть фотографии, но на всех улыбаются одни и те же три подружки, позирующие у разных достопримечательностей земного шара. Определенно, нет детей. Что все-таки несколько странно для человека, руководящего школой. На самом-то деле, если бы не разница в возрасте, мы с Линдой могли бы быть хорошими друзьями. Стейси бы ей очень понравилась.
