Агония Иванова - За чужие грехи
— Не учи меня жить, — огрызнулся Кир, хотя понимал что в словах друга слишком много правды. Именно это и раздражало его больше всего, сколько он себя помнил. Этот правильный Вовочка, послушный ребенок и прилежный ученик, любимец всех кругом. Вовочка, у которого было нормальное детство и нормальная жизнь.
Владимир только хмыкнул и быстро удалился, оставив его в одиночестве в вязких, быстро сгущающихся, сумерках.
Кир думал о том автобусе вместе с которым упустил свой последний шанс. Спасти эту хрупкую девочку, похожую на фарфоровую куклу, спасти Люсю, спасти себя.
Глава третья
Осознание того, что Наташи больше нет, совсем не спешило посещать Таню — девочке по-прежнему казалось, что если набрать номер Люси трубку все равно снимет старшая сестра. Они никогда не общались особенно тесно, Наталья всегда была только приложением к своей сестре, но с ее смертью стало чего-то не хватать, как будто из дома вырвали один несущий кирпичик, и теперь все висело на волоске, готовое вот-вот рухнуть. Было ясно — прежней жизни не будет больше никогда.
Точнее того светлого и теплого, что было в жизни Тани больше не будет, все остальное осталось прежним. Равнодушно-требовательная мать, замечающая все, кроме собственной дочери, жестокий отчим с его грязными мыслями и желаниями, и… этот серый город с таким же серым беспросветным небом.
Что такое смерть в сущности? Таня никогда не думала об этом, наблюдая ее только со стороны, отчужденно и без особого интереса. Когда-то очень давно, когда она была еще совсем ребенком, у нее умер дедушка — молчаливый задумчивый старик с длинной бородой, который был врачом, как мама, и работал до последних дней своей жизни. Но девочка была слишком маленькой тогда, чтобы понимать, что такое смерть. Теперь она думала о том, что, скорее всего смерть — это все-таки освобождение, и если бы однажды отчим не рассчитал силы и избил бы ее до смерти, она бы просто наконец-то отправилась к тихому туманному берегу утешения, чистоты и покоя.
В тот раз, когда она вернулась домой в ту ненастную ночь, дома ее ожидал очень теплый прием. Удары были слишком сильными, невыносимыми, но такими, чтобы синяков не оставалось — отчим это умел, хорошо умел, и Таня старалась не думать о том, где ему довелось овладеть этим искусством.
В такие моменты ее собственное тело казалось ей особенно чужим и неприятным — оно напоминало ей тюрьму, в которую она оказалась запертой наедине с болью, и из которого не могла убежать.
Впрочем, у нее был единственный вариант побега, и его осуществила Наташа. Со стороны Таня отчетливо видела насколько подлым и эгоистичным был этот поступок, но в ее душу прокрадывались мысли о том, что она имеет хоть небольшое право на эгоизм, когда всю свою жизнь жертвовала собой ради чужого счастья. Тогда Тане становилось обидно — столько бороться и терпеть, чтобы просто взять и свести счеты с жизнью? Наташа была слабой эгоистичной дурочкой, у которой не было особенных поводов для суицида, а Таня слабой не была никогда и не могла позволить себе быть. Она должна найти другой выход.
Бежать из этого дома, бежать сломя голову, нестись, порвав все связи, забыв сюда дорогу… Но куда? К кому?
Если даже лучшая подруга предпочла отказаться от нее.
Таня сама и не заметила, как подняла телефонную трубку, провела пальцами по кнопкам, вспоминая номер Люси, а потом положила трубку на место, сбегала в свою комнату, нашла запрятанный во внутренний карман школьного пиджака, скомканный листок бумаги, развернула его и про себя повторяя номер, вернулась к телефону.
Зачем?
Главное сначала набрать номер, а только потом спросить себя, зачем она это делает. Может потому, что этот человек сам предлагал ей свою помощь. Но она же не имеет права навязываться ему, только потому, что он имел глупость бросить эти слова, чтобы казаться лучше, чем он есть.
Один гудок, второй гудок… третий долгий, как бесконечность… Таня хотела положить трубку, но в этот момент кто-то на том конце ответил.
— Да?…
Какая собственно разница, если она все равно нажала сброс? Что изменило это единственное «да», какая разница, чей это был голос, и туда ли она попала. Она все равно не будет просить о помощи.
Она сидела в тишине, все еще держа в руках телефонную трубку. Она смотрела в одну точку и заторможено соображала, что ей делать дальше — все-таки швырнуть телефон на место или набрать номер снова.
Но ответ на этот вопрос уже был решен за нее — кто-то требовательно позвонил в дверь, и Тане не стоило особого труда догадаться, что так звонит только один человек, из всех когда-либо приходивших в эту квартиру.
Впервые в жизни что-то сломалось в ней, она как бешенная спрыгнула со стула и горячо зашептала:
— Да чтобы ты сдох! Чтобы ты под землю провалился, ублюдок… мразь… — она сжала кулаки так, что ногти впились в кожу, а несчастная бумажка с телефоном оказалась смятой в клочья. Таня торопливо сунула ее в карман брюк, отругала себя за этот порыв и пошла открывать.
— Ты забыл что-то? — как могла спокойно спросила Таня, открывая дверь. Отчим мрачный и недовольный шагнул в прихожую, швырнув ей свое тяжелое осеннее пальто.
— Не твое собачье дело, — процедил он зло, скинул ботинки и прошел на кухню.
Таня заторможено посмотрела ему в след, пытаясь понять, чем ей грозит эта сцена, и что она означает.
— Меня уволили, — прежде чем она успела только подумать, озвучил он первое ее предположение, — только Тоне об этом знать не нужно. Понятно, маленькая дрянь!? А то я знаю твой длинный язык…
Таня молча кивнула, зная, что лучше его не злить сейчас.
Отчим выпил минералки из холодильника и ушел в их с матерью комнату, сел на диван — это Таня поняла благодаря короткому скрипу старых пружинок.
— Иди сюда, — приказал он. Девочка медленно дошла до порога комнаты и остановилась, не решаясь идти дальше. Что-то подсказывало ей, что сейчас в очередной раз повториться старая история, надоевшая до боли. Она ведь собиралась бежать, звать на помощь?
Никуда она не убежит. Выхода нет, кроме того, чтобы подчиниться. И это не выход. Значит, выхода нет. Ей вспомнились чьи-то слова о том, что если бог закрывает двери, то открывает окно и она подумала про Наташу. Как она будет выглядеть, размазанная по асфальту?
— Мне нужно расслабиться, — таким же требовательным тоном заявил отчим, — сделай дяде приятное…
— Я не… — робко начала Таня, но осеклась.
— Что ты там мямлишь!? — переспросил он нервно, — давай шевелись.
— Я отказываюсь, — выпалила она и почувствовала, как внутри все падает от одного только взгляда, которым ее одарил он, — ты не имеешь права…
